Облапошенный повернулся, пощупал себя по карманам, открыл от удивления рот и похлопал глазами.

– Благодарю, благодарю, Ваше благородие. Право не знаю, как...

– Ничего серьезного, прошу прощения, должен идти.

И правда пошел, чуть дальше от вздыхающего господина и гомонящего люда. Только пацаненку почти незаметно знак за собой следовать сделал. Миху и вовсе слова не нужно было говорить. Он к хозяину как лист банный к мягкому месту приклеился.

– Ну что, Арсений, будем дружить?

Мальчонка в ответ лишь кивнул, теперь поглядывая и на орчука. Ну вот, заметил наконец. Тоже ведь вор, так, чиграш еще. Настоящий стырщик каждый маловажный момент и изменение в окружающем замечает. Чутье, опять же, имеет, кого можно обнести, а к кому лучше не соваться.

– Будем. Только вам на что дружба такая?

– Есть у меня свой интерес, говорю же. Лучше объясни, как найти тебя, когда нужда будет?

– Так вон там, видите в три этажа дом? Там и обитаю. Скажите, что Сеньку Шалого ищете. Это прозвище такое секретное, через него вас ко мне и отведут.

– Запомнил?
– Повернулся Меркулов к Миху, а потом уже мальчонке объяснил, - если что, приедет Михайло. Он у меня нечто вроде поверенного.

– Правду, значит, люди говорят, - все еще пытаясь отойти от шока, признался воришка, - а я со спины подумал, обычный городовой. Они все громадные, энтот чуть пошире, такое тоже бывает.

– Невнимательный ты, - заметил теперь орчук.
– На руки чего ж не поглядел, разве бывает у человека такой цвет кожи?

– Не бывает, - выдохнул Сенька, - я орчуков вблизи не видел. На мельнице с восточного тракта один робит. Только тот в муке все время, будто и человек, да вблизи его не разглядишь. Не разрешают. А тут...

– Ну будет, - сказал Витольд Львович, - у меня до тебя дело есть. Держи вот, - протянул он монету, а Мих охнул, полтину отдает, видит Бог, сдурел господин, - понятное дело, что за день ты больше заработаешь. Однако ж тут, считай, через меня самому Государю служить будешь.

Мальчишка аж дышать перестал, монету сжал побелевшими пальцами, каждое слово Меркулова ловит. Не каждый день простому воришке такое заявляют.

– Отправишься сейчас в Столешников переулок, встанешь напротив обер-полицмейстерства и станешь следить за окном, может, заметишь чего. Окно так рассчитаешь, - Меркулов отогнул три пальца на одной руке и четыре на другой, - это по высоте, а это от левого края.

– Ну что вы, Ваше благородие, - шмыгнул Сенька, - я до десяти считать обучен. Третий этаж и четвертое окно с краю.

– Верно, - кивнул Витольд Львович, - а как только смеркаться будет, дуй в Малышевский переулок, дом десять, квартира девять. Денег на еду и извозчика хватит с лихвой. Теперь беги.

Мих только головой покачал. Много дал, ох много. Ясно дело, не будет Сенька этот ваньку нанимать, на своих ногах доскачет, у юности прыть особенная. Да и есть: если захочет, перехватит что копеечное на улице или вовсе стащит с прилавка, а полтину себе оставит. Меркулов и глазом не моргнул, пошел дальше, к извозчику тележному, будто и не было никакого разговора с мальцом. Легко сговорился с ломовым ванькой, дав вдвое больше обычного (опять же расточительство), а последнему какая разница что везти, груз или пассажиров? Лишь бы платили. Адрес назвал незнакомый, точнее улицу Мих знал, но прежде с господином туда не являлись. Минута прошла, и уже, трясясь, выезжали они с Сигаревской площади.

– Зря мальчонке деньги дали, не вернется.

– Вот ты, вроде, Мих, старше и опытнее, а людей совсем не знаешь.

– Вы, господин, извиняйте, но людей я лучше вашего знаю, повидал.

– А вот все же в детской психологии не силен. Каков бы этот Сенька не был вор, лихоимец, а все же он еще ребенок. И завлечь его можно не в пример легче, чем взрослого. Дай ему цель, такую, какую больше никто не дает, скажи, что он нужный для особенного дела, воодушеви его, так все сделает и цены не спросит.

– Не знаю, господин. Я привык к тому, что рука, которая гладит, в другой момент сразу ударить может. А от добра добра искать не требует.

– И от меня добра не ждешь?

– С вами, по-другому, господин. То ж я про людей говорил, а вы...

– Ну что я? Говори, коль уж начал.

– Вы совсем другой, странный. Таких я вовсе не встречал. Бедны, но деньгам счет не ведете, уж простите, сын изменника, но чести в вас побольше, чем в князе каком, надзору над вами нет, однако ж работаете на износ. Таких прежде не видел.

Меркулов улыбнулся чуть заметно, одними уголками губ, но ничего не ответил. А Мих и добавлять ничего не стал. Последние слова, сказанные им, давили и еще звучали в голове. Подобное откровение и перебивать теперь кощунственно. Хотя вопросов хватало. Как любил повторять титулярный советник, во-первых, куда они теперь отправляются? По-хорошему следовало Петра Андреевича за грудки взять, да все выпытать из него, но вон как хозяин изъяснился. Во-вторых, что за окно, за которым в Столешникове переулке следить Сеньке поручил? В который раз орчук поругал себя за ненаблюдательность, ведь сколько раз туда-сюда шастали, обрати внимание, проклятая ты душа, так нет. В-третьих, ничего ясного, как изловить Черного, господин не говорил, а поймать надобно. В-четвертых, святыню эту, опять же, достать надо, если цела еще. Тьфу, от вопросов вон оно как, голова кружится.