С того страшного мига, когда на глазах Эвелины убили ее отца, она потеряла способность мыслить и чувствовать, впав в безмолвное оцепенение. Бедняжка не могла уже ни кричать, ни плакать. Ей хотелось лишь, чтобы кровавый кошмар завершился и душа ее вырвалась из сего страшного места.

Последнее, что княжна видела перед тем как ужас погасил в ней последнюю искру сознания, была смерть Магды. Несчастная женщина бросилась навстречу Волкичу с кинжалом в руке и рухнула замертво под ударом его секиры.

Переступив мертвое тело, Волкич с гнусной ухмылкой двинулся к Эвелине, жуткий и неумолимый, как демон смерти. Когда он приблизился на расстояние двух шагов и протянул ей окровавленную руку, сердце девочки затрепетало, словно пойманная в силки птица, колени подкосились и вихрь забвения унес ее прочь.

Очнулась она в незнакомой комнате, единственное окно которой выходило на черный, заснеженный лес. Масляная светильня на кованой треноге почти не давала света, и углы комнаты тонули во мраке, таком же непроглядном, как тьма за окном.

Эвелина покоилась на низком, широком ложе, устланном волчьими и рысьими шкурами. Еще одна шкура, медвежья, покрывала пол в изножье кровати, словно мохнатый ковер.

Судя по всему, это была горница Волкича, и, поняв это, Эвелина вновь ощутила, как ужас сжимает когтями ее сердце. Если ее и оставили в живых, то лишь потому, что негодяй уготовил ей участь более страшную, чем смерть.

Она не ошиблась в догадках. Дверь в комнату бесшумно отворилась, и на пороге возник Волкич. На сей раз он был умыт, чисто одет и не держал в руках секиры, но при виде его княжну вновь зазнобило.

Вскочив с ложа, она бросилась к окну в попытке отворить его, но оконные створки оказались крепко заколочены. Убедившись в тщете своих усилий, она отступила в дальний угол и замерла там, словно загнанный зверек, ожидающий приближения хищника.

С хмурой усмешкой Волкич затворил дверь на засов и направился к Эвелине, стараясь, чтобы изуродованная часть его лица оставалась в тени. В трех шагах от нее убийца остановился.

— Похоже, ты родилась в рубашке, княжна, — с улыбкой произнес, он, — все, кто тебя сопровождал, мертвы, а ты не только жива, но даже не растеряла своей прелести… А знаешь, почему?

Эвелина молчала, затаившись в углу.

— Мне приходилось долго воевать с татарами, а когда с кем-нибудь воюешь, поневоле узнаешь чужие повадки, привычки, обычаи. Это помогает понять душу врага, а значит, найти его слабые стороны, предугадать замыслы…

…Так вот, у татар есть один интересный обычай. Женщина, захваченная в плен на войне, становится собственностью пленившего, его рабыней, если хочешь, вещью.

Мы — не татары, но ты — моя пленница, и посему я — твой господин. Ты должна мне во всем повиноваться и знай, что от этого зависит твоя дальнейшая судьба.

Будешь покорной, усердной в любви — сохраню тебе жизнь, а со временем подарю свободу. Не будешь — пожалеешь о том, что родилась на свет. У меня нынче был тяжелый день, и если ночь с тобой его не искупит, ты отправишься вслед за отцом!

Кровь бросилась в лицо Эвелине. Волкич ждал, что слова его лишат княжну воли к отпору, но гордый нрав девушки оказался сильнее страха смерти. И вместо мольбы о пощаде, заверений в покорности Волкич вдруг услыхал ее смех.

Полный ненависти и презрения, он летел навстречу убийце, впиваясь в его больное самолюбие сотнями раскаленных игл.

— Тебе смешно? — процедил он сквозь зубы, все еще не веря, что смеются над ним. — Позволь узнать, что тебя так позабавило?

— Ты, верно, потерял рассудок, — чужим, хриплым голосом произнесла она, перестав смеяться, — неужто мыслишь, что я смогу отдаться зверю, убившему самых дорогих мне людей? Да я предпочту самую страшную смерть близости с тобой, мерзкий, вероломный урод!

Последние слова Эвелина выкрикнула в надежде, что они выведут Волкича из себя, и душегуб убьет ее, как убил Магду. Зная, что жизнь ей уже не спасти, она спасала честь. Но княжна просчиталась. Волкич умел сдерживать чувства.

— Я знаю, почему ты назвала меня уродом, — холодно произнес он, придвинувшись к ней, чтобы из тьмы выступила обезображенная часть лица, — думаешь, полыхнет боярин гневом, помутится его разум, и разобьет он тебе голову о стенку. И полетит душа твоя чистая, непорочная к Господу, в его небесные чертоги…

…Да только не бывать сему. К Господу ты и впрямь отправишься, но лишь после того, как я отведу на тебе душу!

Тяжелая пощечина швырнула княжну на устланное волчьими шкурами ложе.