Хищным зверем, Волкич прыгнул на нее сверху, придавил мускулистым, твердокаменным телом. Эвелина отбивалась, как умела, но сил пятнадцатилетней девочки было недостаточно, чтобы одолеть дюжего, разъяренного мужчину.

Хрипло рыча, изверг рвал на ней одежду, пытался добраться до груди. В лице его не осталось ничего человеческого: здоровая часть его, искаженная похотью и злобой, была столь же ужасна, сколь и другая, изуродованная ожогом.

В отчаянной попытке защитить свою честь княжна схватилась за длинный нож, висевший у Волкича на поясе. Но тать ловко перехватил ее руку, сжав запястье девушки железными пальцами так, что рука сама выронила нож. Хлестнул по лицу тяжелой ладонью, разбив в кровь губы.

Сего Волкичу показалось недостаточно, и он взметнул кулак, чтобы оглушить свою жертву ударом в голову. Он уже понял, что удовольствия от близости с княжной не получит, и тешил лишь жажду насилия. Но выбить из девушки сознание ему не удалось. В дверь нежданно постучали.

— Кого еще черт принес?! — рявкнул Волкич, отрываясь от своей жертвы.

— Прости, боярин, беда стряслась! — раздался за дверью мужской голос. — Один из княжьей свиты, не добитый нами, сказался мертвым, и пока мы других мертвяков перетаскивали, выполз из трапезной и в лес ушел!

— Как ушел?!! — мгновенно забыв о княжне, Волкич метнулся к двери и рывком распахнул ее, чтобы излить всю свою ярость на нерадивых жолнежей.

Крепкий удар в скулу сшиб его с ног и отбросил на середину горницы. В распахнутую дверь вошел человек, с ног до головы залитый кровью, и Волкич мгновенно понял, что это и есть чудом выживший во время резни спутник Корибута.

«Раз он здесь, значит, те трое, внизу, мертвы, — пронеслось в голове у беглого боярина, — рассчитывать можно лишь на себя!»

Хотя он был оглушен ударом и, не меньше, воскрешением княжьего сопроводителя, его сознание работало с молниеносной быстротой. В руке «воскресшего» холодно поблескивала длинная сабля, занесенная для удара.

Противостоять ей с одним ножом было сущим безумием, и, чтобы обезоружить врага, Волкич воспользовался первым попавшимся под руку предметом. Схватив железную светильню, он метнул ее в сжимающую оружие кисть Бутурлина.

Московит отпрянул, уходя от броска, но тяжелая светильня все же ударила по обушку его клинка, выбив из руки саблю. С быстротой матерого хищника Волкич схватил свой нож, валявшийся в изножье кровати, и ринулся в бой, неумолимый, как сама смерть.

Но московит не уступал ему ни в смелости, ни в проворстве. Расчет Волкича на то, что Дмитрий потянется к полу за оружием и получит опережающий удар в шею, не оправдался.

Вместо того чтобы поднимать саблю, московит прыгнул навстречу врагу по-татарски и сшиб его с ног ударом каблука в грудь. Не ожидавший от него такой прыти, Волкич отлетел к стене, с хрустом врезавшись спиной и затылком в бревенчатый сруб.

Дмитрий поднял саблю и замахнулся ею на супостата, но сразу же понял, что добивать врага нет смысла. Ноги беглого душегуба бессильно подкосились, и он сполз по стене, оставляя за собой на срубе кровавый след.

Единственный зрячий глаз его помутнел и закатился под лоб, по телу пробежала судорога, и он распластался на полу недвижимым трупом. Кровь на стене свидетельствовала о проломленном черепе, и Дмитрий не стал тратить время на отрубание вражьей головы.

— Ты жив… — чуть слышно произнесла Эвелина, с замиранием сердца наблюдавшая за схваткой.

— Благодари Бога, что я жив, княжна! — скороговоркой произнес Дмитрий, запирая дверь изнутри на засов. — Иеще, если хочешь жить, делай, как я скажу!

Эвелина покорно кивнула. После всего пережитого у нее не осталось ни сил, ни желания ему перечить. Московит, коего она еще совсем недавно так безжалостно изводила, стал для нее последней надеждой на спасение.

Дмитрий огляделся, оценивая положение. Вывести княжну из дома через трапезную он не мог: во внутреннем дворе их встретили бы солдаты Волкича. Посему он решил воспользоваться для побега окном. В квадратное слюдяное окошко виднелся лес, отделенный от крепостного терема узкой полоской заднего двора и частоколом с галереей для лучников.

Покуда жолнежи хватятся своих порубленных товарищей, пока будут выламывать крепкую дубовую дверь в покои Волкича, у них с Эвелиной будет время выбраться из окна во двор, вбежать на крепостную стену и спрыгнуть с нее в глубокий снег у подножия замкового холма, коий смягчит падение и не даст им переломать ноги. Только бы жолнежам не пришла в голову мысль окружить дом дружины и выставить пост под окном. Тогда всему конец…

Внизу, в трапезной, зазвучали изумленные, грубые возгласы, по лестнице загремели сапоги жолнежей. Спустя мгновение дверь затряслась от ударов. Медлить было нельзя. На всякий случай Дмитрий подпер дверь железной светильней и ударом ноги выбил окно, сорвав с петель дубовые створки. В горницу ворвался леденящий зимний вихрь.