Кстати, по истечении месяца пребывания в нашем мире анимешных глюказоидов я уже уверено владела компом, могла вскрыть довольно сложный сайт, и ту самую базу данных, о который мы с Васянчиком говорили на озере, я уже взламывала, но Кира не исчез, а это значило лишь, что не это было его заданием. L много раз пытался с ним поговорить, но Лайт плавно вытекал с линии допроса и уводил разговор в сторону, тонко намекая, что о задании своем он не скажет и под пыткой. Плавать я, ясное дело, учиться отказалась, и Рюзаки это расстраивало, а вот остальным было глыбко начхать. В рассказах прогресса особого тоже не было — меня это уже начинало бесить, и потому перед сном я вымещала злость на бумаге, а точнее, с помощью двоичной системы счисления, и, с ненавистью дубася по ни в чем неповинным кнопкам ноута, писала мрачнейшие фики, которые всегда заканчивались трагично. Ривер бетил каждый из них и, как оказалось, наш светлый гений имеет довольно-таки темные мысли: он не любил юмор, зато любил драмы. Однажды он даже попросил меня написать рассказ на тему «Мысли серийного убийцы перед суицидом», что я с радостью сделала. О да, не удивляйтесь, маньяки тоже иногда совершают самоубийства, ведь, как ни странно, некоторым из них свойственны душевные терзания. Вот так вот мы и жили, не тужили, и депрессовал вместе со мной только L — он хотел отправить всех назад, но ничего не получалось, а Величайший из Глючных Панд проигрывать не любил… Огорчало меня лишь одно — через месяц должны были вернуться мои родители, и что делать с анимешками после этого мы не знали. Родители Юли наведывались за это время дважды и, к счастью, на маньяков не натыкались, а одежку их не видели — они просто заскакивали домой на пять минут, узнавали, как у Грелли дела, вручали ей деньги и сваливали в туман, из которого появились. Кстати, такое поведение для них было нормой жизни, так что удивление оно вызывало лишь у наших пришельцев, но пояснять его мы с Юлькой отказались. Ибо не фиг, как говорится…

Первого августа была суббота, и она должна была пройти как обычный выходной: учеба, писанина, тренировка, прогулка. О да, расписание робота-сана распространялось на все дни недели, включая выходные. Однако все пошло не так с самого утра…

Проснулась я, как обычно, от слов Рюзаки: «Вставай, восемь часов», — а умывшись, начала готовить молочный рис, но была прервана заплывшим на кухню сонным Михаэлем, возвестившим:

— Брейк, хорош плиту мучить!

— Это я-то ее мучаю? — возмутилась я. — Да я вам хавчик готовлю! Неблагодарный!

Пафосно закатив глаза и приложив тыльную сторону ладони ко лбу, я откинула голову и сделала вид, что обиделась на мир в целом, а главное, на его мафиозно-няшную составляющую.

— Значит, прекращай готовить, — фыркнул Мэлло. — Я сейчас умоюсь, и мы уходим.

— Куда? — заинтересовалась я и тут же выдала ряд вопросов: — А ты L уговорил меня отпустить? А как же они завтракать будут? А что мы будем делать? И Майл пойдет с нами?

— Стоп, стоп, стоп! — нагло заткнул мой словесный рог изобилия Михаэль. — Не все сразу. Мы идем втроем, Майл с нами. Что кто будет есть меня не волнует: сами разберутся. А вот куда мы идем — сюрприз.

— Твои «сюрпрайзы» меня несколько пугают, — поморщилась я, вспоминая, как Кэль неделю назад припер домой с места труда и обороны в качестве подобного «сюрпрайза» пистолет и решил научить меня стрелять. Я, ясен фиг, отказалась, но он не расстроился и сказал, что все равно когда-нибудь научит, после чего они с Майлом умотали стрелять по бутылкам. Как потом пояснил сам Кэль, он надыбал патроны на купленные от игры в интернет-кафе деньги, куда они с Дживасом ходили каждые выходные. Вот и сейчас я ничего хорошего не ждала и думала, как от этого безобразия отбрыкаться, но Михаэль, зевнув, повелел мне собираться и не надевать футболку, а напялить что-то «посолиднее», а сам поплелся в душ. Я его, ясен фиг, не послушала: мне еще L с Ниаром надо было покормить, и даже ради просьбы самого Шоколадного Принца я не собиралась оставлять их голодными. Да и вообще, переодеться — пять минут, а Дживас еще из спальни не выползал! Кэль, конечно, остался недоволен и устроил разбор полетов, как только выпал из ванной. Я покаянно кивала, но не раскаивалась, а в душ в это время прошлепал Майл. Сварив кашу, я пошла-таки переодеваться, а Михаэль сказал, что будет ждать у двери. Следуя указульке биг-босса о парадной форме одежды, я напялила черные брюки и деловую белую блузу с отложным воротником, предварительно выгнав Рюзаки на завтрак. Он, кстати, о планах Кэля сообщить наотрез отказался, хотя явно был в курсе. Сказал только, что это их идея, и он не при делах. Это он так намекает на то, что мне сия затея может не понравиться, и просит его не убивать после того, как мафия приведет ее в исполнение?.. Как бы то ни было, я переоделась и потопала к выходу. Майл уже успел нарядится в свою полосатую робу, а Кэль гордо сиял «Веселым Роджером» на пузе. Вот так мы и потопали в неизвестном мне направлении, предварительно попросив Рюзаки передать Юле, где я, и разбудив Ривера.

Погода стояла шикарная. Жара немного спала после вчерашнего ливня, и потому мы наконец могли вздохнуть свободно, а не как рабы на плантации сахарного тростника. Теплый ветерок приятно освежал, по синему небу плыли пушистые кучевые облака. Короче говоря, идеальная для прогулки погода! На все мои вопросы парни таинственно отмалчивались, и мне оставалось лишь гадать, куда же они меня тащат. Мы приехали в старую часть города, и мне в голову закралось подозрение, что мы направляемся в Музей Пастилы, но его нещадно изничтожили, потащив меня совсем в другом направлении. В результате я готова была от любопытства просто выть и достала Кэля вопросом: «Что вы вообще удумали?» Майла достать не получилось: ему всегда все пофиг. Интересно, этот Мистер Апатия к Внешнему Миру отреагирует, если его приставку спустить в «белого друга» или сделать мишенью и попросить Кэля научить меня стрелять по PSP?..

Попетляв по закоулкам между одноэтажными частными домиками, деревянными, с резными ставнями, которые вгоняли меня в состояние дичайшего восторга, мы вырулили к старинному зданию середины девятнадцатого века: одноэтажному, кирпичному, но отлично отреставрированному. На входе висела вывеска, повергшая меня в состояние «слюни, сопли — все смешалось». «Музей Калача» — гласила она. Он открылся буквально на днях, и я отчаянно мечтала туда попасть, но времени Рюзаки мне не выделил, бяка такая.

— Парниии!!! — завопила я и повисла на шее Кэля, а потом, позабросив Шоколадку, на шее его друга. — Вы чудо!!!

— А я думал, ты это только Вате говоришь, — фыркнул Мэлло, впрочем, не скрывая довольную улыбку. Вот откуда эта пакость узнала, что я частенько это Ниару говорю? Ладно, замнем для ясности…

— Я это ему говорю, когда он меня умиляет, — усмехнулась я. — А вы меня умилять не можете — вы не кавайные, вы мафиозные. Ну не няши, что поделать? Слишком для няш брутальные.

— Ты себе противоречишь,- фыркнул Дживас. — Ты только что сказала, что мы чудо.

— А это потому, что вы именно чудо! — наставительно сказала я, подняв указательный палец к небу, облакам и золотому блюду, оно же в народе — «Солнце обыкновенное, единственная звезда Солнечной системы». — Вы меня не умилили сейчас, а поразили. Потому вы чудо, но не такое, как Найт, а совсем другое. И вообще, Дживас! Тебе ли жаловаться? Тебе напомнить, что ты у нас «единственный настоящий мужик», а?

Мы рассмеялись, причем даже Кэль — его это нисколько не задело. Ни в тот раз, когда я ляпнула сию фразочку случайно, ни сейчас. Молодец, что сказать. Хвалю: растет на глазах у изумленной публики!

— Ладно, подлиза, — хмыкнул Майл, — идем уже. А то ты тут зачахнешь с голоду.

— Ой, да, у меня уже желудок слипся и к позвоночнику прилип! — усмехнулась я, и мы прошествовали к красивой деревянной двери.

Внутри калачной оказалось просторно и уютно. В красиво оформленной в старинном русском стиле зале стояли небольшие столики, а в углу наблюдалась огромная русская печь. Мой желудок тут же напомнил о своем плачевном состоянии, и мы с Дживасом уселись за один из столиков, а Мэлло (вы прикиньте!) утек выкупать наши билеты, заказанные им еще за несколько дней. Вернулся он с калачами и чаем, и я отметила, что какие-то они странные — белые. А точнее, посыпаны чем-то белым.