— Прости. Я тебя подвела. Но я не могла иначе.

— Не могла или не хотела? — остановившись в паре метров от меня, уточнил Величайший и усмехнулся.

— Не знаю, — пробормотала я, глядя на пыльный серый асфальт. — Наверное, и то, и другое. Я не совсем сорвалась. Просто я никому не позволю говорить о тебе такие гадкие вещи.

— Пора бы уже тебе понять, что меня абсолютно не трогают замечания смертных. Они глупы и не способны понять меня, так почему я должен хоть как-то реагировать на их слова? Это для меня лишь комариный писк, не более. Жаль, что ты не хочешь осознать простую истину — слова тех, кто нас не понимает, не способны нас изменить, а значит, и отвечать на них смысла нет. Ведь это лишь слова, а они не имеют ценности, если за ними не стоит истина.

— Прости, — снова пробормотала я, понимая, что Гробовщик прав. — Ты прав, и я хочу научиться тоже пропускать глупые выпады мимо ушей, но…

— Но? Ты ведь не потеряла контроль над собой, значит, могла сопротивляться желанию познакомить кулаки с их носами. Так почему же ты пренебрегла моими уроками и советами, ударив их?

Я подняла взгляд на Легендарного и сказала то, чего говорить не хотела. Но я не могу ему врать. И не хочу. Только ему, потому что он понимает меня и мою правду.

— Потому что есть вещи, которые говорить нельзя. Может, тебе и наплевать на то, что о тебе думают смертные, но есть слова, которые не должны звучать в твой адрес. Пусть даже меня так назовут — я сделаю всё, чтобы сдержаться и не ударить в ответ. Но только не так. Называть трусом человека, защищающего меня от самого страшного — от меня самой, я не позволю. Потому что существует три самых больших кошмара: трусость, предательство и подлость. И обвинять в самом ужасном того, кто никогда и близко не подойдёт к этим кошмарам, я не позволю. Даже если придётся их избить. Даже если придётся разочаровать тебя. Потому что на свет не должна падать такая грязная тень. Никогда.

Мы молчали. Я смотрела на чёлку, скрывавшую глаза жнеца, и понимала, что в любую секунду он может уйти, и я больше никогда его не увижу. Если он решит, что я оказалась плохой ученицей, он может меня оставить. Но это было неважно, потому что решения своего я не изменю. Что бы ни случилось, я не позволю этим грязным словам приблизиться к человеку, которого безмерно уважаю. Пусть я эгоистка, я заплачу за этот грех, даже если в оплату потребуют самое дорогое. Но я не позволю называть того, кто мне дорог, таким ужасным словом и не позволю причинить ему боль. Потому что даже если ему плевать на смертных, это слово ужасно. И оно не может не ранить.

И вдруг Гробовщик в два шага преодолел разделявшее нас расстояние и, схватив меня за подбородок, приблизился к моему лицу. Он пристально смотрел мне в глаза, впервые решив на самом деле в них заглянуть — ведь у жнецов ужасное зрение, и без очков он не мог разглядеть черты моего лица, даже стоя на расстоянии вытянутой руки.

— А теперь скажи правду. Почему ты не хочешь, чтобы меня так называли? — процедил Величайший несвойственным ему ледяным тоном, и я тихо ответила, не отрывая взгляд от пепельной чёлки:

— Потому что не хочу, чтобы тебе было больно.

Тишина. И только где-то очень далеко, в ином мире, бурлила жизнь. Моё время замерло, и почему-то все тревоги исчезли. Не важно, что будет дальше, потому что я выбрала свой путь. Сама. Быть верной тому, кто мне дорог, и защищать его любой ценой. Это не так много, но и не совсем уж мало. Это то, о чём я мечтала для себя, но что решила подарить ему. Тому, кто всегда смеётся сквозь слёзы.

— Глупая девочка, — едва слышно произнёс жнец и отпустил меня, впрочем, не отстраняясь. — Неужели ты думаешь, что мне нужна защита?

— Нет, — вздохнула я. — Ты защитишь себя сам от чего угодно, а я слишком слаба для этого. Но я точно знаю, что если есть рядом тот, на кого можно положиться, жить становится легче. Просто потому, что ты больше не один. Ведь самое приятное, но и самое страшное — это одиночество. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Только не знаю, что для тебя счастье…

— И пытаешься дать мне то, о чём мечтаешь сама, — хмыкнул Гробовщик и усмехнулся.

— Да нет, не «пытаюсь», — тихо ответила я и грустно улыбнулась. — Просто уже не могу и не хочу иначе.

Пару секунд Легендарный вглядывался мне в глаза, а затем вздохнул, махнул рукой и, ни слова не говоря, направился к вокзалу. Наверное, это и к лучшему, ведь я уверена, что мои и его представления о счастье слишком сильно различаются, а потому вряд ли ему так уж нужна моя забота. Но как бы то ни было, я верю, что она не может быть неприятна, и потому буду дарить ему внимание и тепло просто для того, чтобы он стал хоть немного, на одну тысячную счастливее. Он мне важен. И я хочу, чтобы он улыбался искренне. Наверное, я слишком многого хочу… ну и ладно, не важно. «Мечтать не вредно».