Как только мы выбрались со станции метро, я подумала, что погода решила поиздеваться над людьми. Жара набирала обороты, планомерно приписывая себе дополнительные градусы Цельсия, а прохожие буквально растекались по асфальту, распивая пиво-воды и заедая всё это богатство мороженным. И только Легендарный стойко и мужественно переносил погодные аномалии, словно его весь этот температурный беспредел и не касался. Везёт же существам без крови! Или у жнецов кровь есть, но за неимением души она и на климат Тартара бы не отреагировала?

Мы с Величайшим молча шли по не слишком людной пыльной улице, в относительной тишине прогуливаясь мимо торговых палаток неподалеку от автовокзала, когда за нашими спинами раздался насмешливый мужской голос:

— Глядите, чуваки, тут кому-то холодно!

Ну вот, начинается! Не могла эта поездка спокойно закончиться, да? Кому там спокойно не живётся?

Я обернулась и ожидаемо обнаружила трёх ржущих во всё горло парней лет по шестнадцать-семнадцать, у которых явно ещё детство в филейной части играло, а гонор затмевал здравый смысл. И почему мне постоянно «везёт» на подобные встречи?

Подростки продолжали самоутверждаться путём попыток унизить нас с Гробовщиком, а тот косился на меня и ехидно усмехался, словно проверял, сорвусь я или нет. Я же старалась абстрагироваться от потоков нецензурщины и прочей гадости, глубоко вдыхая, медленно выдыхая и считая удары собственного сердца.

Сжать кулаки на вдохе. Закрыть глаза. Один удар, два, три. Открыть глаза, выдохнуть, отпуская злость. Четыре, пять, шесть. И так по кругу, по кругу, по кругу…

Ярость уходила, сменяясь зудящим чувством раздражения, и постепенно пульс выравнивался, а желание немедленно заткнуть эти поганые рты сходило на «нет». Легендарный довольно улыбался, совершенно не обращая внимания на зарвавшихся подростков, а я потихоньку приходила в себя.

Интересно, почему многим так нравится издеваться над окружающими? Чувствуют себя сильнее в эти моменты? Глупость какая. Если бы Гробовщик хотел, он давно бы превратил этих идиотов в фарш. Но они продолжали хохотать и издеваться над нами, повышая свою самооценку и не подозревая о том, что смеются над Смертью, которая слишком мудра, чтобы отвечать на их выпады. Но ведь даже у жнецов терпение не ангельское…

— Что, патлатый, даже подружку свою защитить не можешь, а? Не мужик? А, ну, типа, волосья как у бабы, значит, и сам баба? Трус!

Я замерла. Мир вокруг был на удивление чётким. Никакой всепоглощающей алой ненависти, никакого желания разорвать врага на части. Он просто должен заплатить за свои слова. Потому что я не позволю называть человека, смеющегося, когда душа рвётся на части, трусом!

Я обернулась. Гробовщик сложил руки на груди, и усмешка с его губ исчезла. Идиоты, шедшие за нами, расхохотались ещё сильнее.

— Чё, типа теперь баба будет этого патлатого слабака защищать?

Удар. Мощный, чёткий, уверенный. Ещё один. И последний. Три твари, забывших о первом правиле жизни, три удара, показавших им, что такое «естественный отбор». Я присела на корточки рядом с тем, кто назвал Гробовщика трусом, и процедила:

— Сильные выживают, слабые умирают. Но чтобы быть сильным, не нужно уничтожать слабых. Это удел абсолютных слабаков — издеваться над теми, кого они считают слабее себя.

— Да пошла ты, — пробормотал этот идиот, и в следующую секунду его затылок вновь познакомился с асфальтом — на этот раз с ускорением. Отпустив сальные, мерзкие волосы стонущего парня, я процедила:

— Принеси извинения, и мы уйдём.

— Да пошла…

И ещё один удар. А мир был на удивление чётким и красочным, словно это не во мне вскипала ненависть.

— Принеси извинения, или в следующий раз заработаешь трещину в черепе.

Он понял, что я не шутила. Наверное, увидел в той ухмылке, что не сходила с моих губ. Улыбайся, когда больно, смейся, когда хочешь плакать! Это и есть настоящая сила. Пережить всё, что ссудит судьба, не сдаться, не свернуть с выбранного пути. Смех сквозь слёзы — это не только маска. Это обещание идти до конца.

— Из… вини…

Не говоря ни слова, я встала и пошла прочь от двух лежавших без сознания идиотов и одной твари, которая получила по заслугам. Как-то меня спросили: «Какое право ты имеешь „наказывать” других, если сама совершаешь ужасные поступки?» Я ответила: «За мои грехи меня наказывают постоянно. И главное наказание ещё впереди. Я приму его, каким бы оно ни было, может, потому я и имею право наказывать тех, кто не хочет признать собственные грехи? Я грешна. Они тоже. Различие лишь в том, что я не считаю себя святой или достойной прощения». Это правда. Мои грехи не простить, слишком они тяжелы. Но безгрешных людей нет, и если я попаду в Ад, то лучше буду жить так, как диктует мне моя совесть, чем спрячусь в четырёх стенах, убегая от своей судьбы и неизбежной расплаты за всё совершённое. За каждый вздох. За то, что родилась. Ведь люди даже рождаются во грехе…

Вытерев руки платком, я выбросила его в урну и направилась к автовокзалу. Настроение было на нуле, но вины я за собой не чувствовала. Да, я их ударила, а значит, сорвалась и не сумела оправдать надежды Величайшего. Но в то же время я не потеряла контроль над собой и ударила их сознательно. И если бы история повторилась, я поступила бы точно так же. Потому что лучше не оправдать его надежд, чем позволить какому-то уроду оскорблять того, кто заслуживает лишь уважения.

— Стало легче? — послышался за спиной знакомый насмешливый голос, и я вздрогнула. Резко затормозив, я обернулась и тихо сказала: