Завтрак прошёл на удивление мирно, а затем мы с Динкой слиняли на работу, причём я сыграл роль джентльмена и проводил её прямиком до места назначения. Нокс за нами, к счастью, не увязался, так что мы получили возможность обсудить план изведения мертвяков. Зомби-апокалипсис, на нас свалившийся, Динка с готовностью согласилась потерзать, причём Гробовщик, что интересно, не был ею отмазан. Кажись, Динка его всё-таки в друзья не возвела, а просто, как обычно, проявила вежливость, помогая ему с покупками…

Дальнейшие события не отличались новизной: я пахал, как проклятый, на пользу своего кошелька, затем в клуб заявился мужик на шпильках, на этот раз сменивший тесную футболку на свободную белую блузку с красным шейным платком, а вечером оно назюзюкалось и по дороге домой жаловалось на жизнь. Я же (спасибо Динкиной теории о пьяных болтунах) решил вытянуть из жнеца полезную информацию, но, несмотря на внешние проявления алкогольного опьянения, эта подлюка отказывалась говорить о подробностях следующего путешествия — походу, пьяным вдрызг Грелль просто притворялся. Единственное, что мне удалось понять по его намёкам — велика была вероятность того, что с нами пойдёт один из жнецов. Обидно, блин! Тоже мне, партизан.

Что интересно, в этот день нас никуда не закинули, а на следующий я должен был пойти с Динкой на очередное собрание нашей компании. Однако, как на зло, Грелль заявил, что пойдёт за мной «на край света», за что чуть не получил в глаз (спасибо моей любви к жизни, я сдержался). Короче, поход на кладбище с друзьями накрылся бордовой шляпой, и в клуб я топал в жутком настроении. Тот факт, что рядом пёрлась причина моего состояния, тоже не добавлял оптимизма. День был пасмурный, и я накинул пиджак, чхать, что он со спортивными штанами не сочетается — не до моды, жертва же этой самой моды нацепила свой эпичный бабский плащеёк. Спрашивается, какого фига он покупал новые шмотки, если ничего не изменилось — с ним всё равно рядом идти, что с пугалом! Бесит!

Всю дорогу жнец канючил, прося прощение за испорченный день, обещая интересные развлечения, если я соглашусь провести следующий день с ним, а ещё заявляя, что красный цвет мне бы подошёл куда больше, чем чёрный. Короче, мой мозг был взорван этой мужской (почти) версией Тины Канделаки. Впервые в жизни я был рад тому, что добрался до места трудовых подвигов, а затем впал в уныние — моя головная боль пропёрлась в клуб, как только тот открылся для посетителей.

Собственно, пара слов о клубе. Его характеризовали тёмно-синие стены, навевающие мысли о ночном небе, и круглая сцена в дальнем конце зала, которая подсвечивалась неоновыми синими огнями, и куда либо выходили малоизвестные рок-группы, либо танцовщицы в мини-юбках и топах, не оставляющих простора воображению. Пожалуй, это единственное, за что я люблю наш клуб. У сцены находился танцпол, ближе к двери — безликие круглые пластиковые столики. Моей же вотчиной являлась широкая барная стойка из чёрного пластика, за которой располагался огромный зеркальный стеллаж с бутылками спиртного. Спросите, почему лицо, не достигшее двадцати одного, торгует бухлом? Отвечу. Я не имею права пить на рабочем месте — это раз; мой шеф — старый друг моего отца, который многим ему обязан, — это два. Вопрос закрыт. Возвращаясь же к обстановочке клуба, скажу, что столики, притулившиеся вдоль стен, расположены были каждый в отдельной «кабинке», а вместо штор висели самые настоящие цепи с небольшими звеньями. А ещё то тут, то там, по всему залу стояли столбы, обвитые подобной железной дребеденью, или просто от потолка до пола были натянуты толстые, массивные цепи. Да что там — даже по стенам висели цепи со звеньями разного диаметра! Короче, это всё наводило на мысли о кандалах, якорях и Гудини.

В зале всегда было темно, подсвечивалась только сцена, пространство над танцполом, да моя витрина со спиртным, что, кстати, часто вызывало недоумение у новичков, а потом принималось ими на «ура» — мрачность этого заведения придётся по вкусу не каждому, как и музыка, которая там играет, но популярность его упорно растёт. Может, народу цепи нравятся? А что, тюремная романтика! Российский народ ведь по жизни с шансона прётся. Правда, с зеками сталкиваться в тёмном переулке не желает, но блатняк всё равно поёт. Логика, блин!

Этот вечер начинался как обычно: посетители, верещание паранормального существа среднего рода (оно уже стало привычным, дожил!), музыка на предельных децибелах, темнота, звон цепей, смех нетрезвых куколок, которых мне нельзя кадрить (а жаль). Когда одна поддатая девица начала ко мне клеиться, а я ей вежливо так намекнул, что мне нельзя с клиентами общаться не по работе, Грелль ехидно рассмеялся, и симпатичная (с третьим размером, а то и больше!) блондинка одарила его недоуменным взглядом. Я мысленно закатил глаза, а девушка, допив виски, выдала несусветную тупость:

— Так к тебе это тоже относится, мымра!

Сатклифф замер, а затем разразился тирадой, из которой я понял лишь одно: он в восторге, что его приняли за женщину, но с удовольствием выцарапал бы блонди глаза за то, что она его назвала мымрой. Ну а блондиночка въехала, что Сатклифф мужик, и сморозила ещё большую тупость, на этот раз обратившись ко мне:

— Так вот чем я тебе не понравилась! — эффектный жест, поправляющий чуть ли не выпадающую из топа грудь. Да такую грудь, кстати, шикарную… — Тебе ведь не это нужно, голубок!

Я выпал в осадок, поперхнувшись воздухом, а эта придурочная свалила на танцпол. Зашибись, история спрягает нас!

— Лёшечка, ты зря расстраиваешься! — пропел объект моей ненависти. Дать ему в морду, что ль? И чхал я на последствия! — Чем геи хуже натуралов?

— Тем, что я — не гей! — возмутился я, и клиенты на нас удивлённо покосились.

— Но ведь ты би, — решил блеснуть логикой мужик, косящий под бабу.

— Это был эксперимент. Неудачный. Я натурал, — буркнул я и начал протирать стаканы. Динка говорит, труд помогает успокоиться. Ага, как же! Я б лучше в «Risen» монстров помочил!