– Не знамо, решает все Андрей Денисович. Завтра я ему отпишу и отправлю с посыльным в Москву, там тепереча мой хозяин. Покамест он ознакомится и отпишет мне указания…думаю дней через пять я смогу дать ответ…

– Архип Иванович, наше дело щекотливое и довольно тайное, как ваш гонец попадет в беду? Может иным способом можно решить наше дело?

– Не изволь беспокоиться, Акиня Петрович, все дела нашего завода сугубо тайные и не терпят оглашения, посему все наши донесения сокрыты от посторонних глаз, ни одна живая душа не сможет прочитать наши письма, потому как тайными знаками они писаны. Не терзайтесь! – успокоил управляющий своего гостя, он не соврал ему так как все обстояло именно так. Вся переписка велась тайными знаками, о коих ведали только несколько самых преданных людей. Даже в случае если гонца хватали верные государевы слуги, то и в этом случае, погибая на дыбе он не мог бы ничего сказать, так как не знал ничего, акромя адреса, куда он должен был доставить донесение, изложенное непонятными закорючками.

Но и всей правды управляющий тоже не сказал. Так было велено ему хозяином. Ни в какой Москве Андрей Денисов сын не обитал в эти дни. Жил он себе преспокойненько в своем поместье, что раскинулось в полсотни верстах от железоделательного завода. А наказал он Архипу так говорить оттого, что не хотел любой случайной огласки. Остерегался Виниус, знаток придворной политики открыто участвовать в ней на какой бы то ни было стороне, акромя государевой. Негоже ему было хоть и тайно встречаться с ворами и разбойниками, что удумали учинить крамолу. Ведал он, что все тайное всегда становится явным. А коли так, то и его участие на стороне Шеина могло стать явным. А поди угадай, кто в итоге одержит верх. Может не одолеет Шеин боярина Морозова, что тогда? Вот и поручил он вести все дела с заговорщиками через своего управляющего, сказавшись в далеком отъезде по делам нетерпящим отлагательства.

– Так как нам поступить, Архип Иванович? – спросил Акиня. – Как нам узнать о решении Андрея Денисовича? Не с руки нам ехать к тебе понапрасну.

– Так это зачем же ехать ко мне понапрасну? Ты скажи, милчеловек, где тебя искать, я тебе человека и пришлю с бумагой. В ней-то ты и узнаешь о решении.

– Добро, пусть ищет меня твой посыльный в Петровской слободке, тама я буду обитать. А как же мне прочесть письмецо твое, коли будет писано оно тайными знаками?

– Не изволь беспокоиться, батюшка, письмо то будет писано обычными буквами и смысла в нем тайного не ожидай. Изложу я в нем желание видеть тебя, али наоборот отказ в приглашении. Да вот ешо что! Запамятовал я спросить тебя! Как платить думаешь? Сребром, золотом, монетами какими европейскими?

– Деньги имеются, имеется и золотишко, как прикажет Андрей Денисович, тем и расплачусь. Назови токмо количество, - Акиня Петрович похлопал себя по боку. На котором висел мешочек с монетами, которые издали приятный звук.

– Ну добро. В том письме указывать не буду, беспечно сие указание. Скажу только, чтобы приезжал, а уж при встрече о цене и договоримся поди.

– Добро, Архип Иванович! – Акиня встал, а вслед за ним и его товарищи, - За сим прощаемся мы с тобой! Почивать давно уж пора и тебе и нам. Ладно поговорили пора и честь знать. Кланяйся за нас Андрею Денисовичу.

– И вам доброго пути! – попрощался управляющий и крикнул караулящему неподалеку от двери своему холопу. – Панкратка, бездельник! Проводи господ до двора!

Дверь отворилась и в проеме показалось заспанное лицо Архипова холопа, видно он прикорнул пока управляющий вел беседу с гостями.

– Слушаюсь! – поклонился Панкрат своему хозяину и застыл в ожидании. Когда гости выйдут из дверей. – Прошу…

Он высоко поднял тусклую свечу над собой так чтобы она хоть как-то освещала путь и осторожно пошел впереди, указывая дорогу ко двору, на котором их заждался Никифор, греющийся от тепла лошадей.

Оставшись один, Архип Иванович не спешил идти почивать. Ночная встреча с крамольниками не на шутку его встревожила. И было отчего потерять сон! Практически он становился соучастником заговора, а это означало, что если заговорщики потерпят неудачу, то его роль во всем этом деле станет очевидной и отсечения головы не миновать. Читал Архип Соборное уложение и хорошо запомнил: «А буде кто, сведав или услыша на царьское величество в каких людях скоп и заговор или иной какой злой умысел, а… про то не известит… и его за то казнити смертию безо всякия пощады». Мог и должон он был совершить извет. Но в этом случае его тоже ничего доброго не ожидало. Вообще, как грамотный человек, Архип знал об изветах все. Он знал, что он мог донести написав, так сказать направить сигнал или сообщить явочно. Писать нужно было либо воеводе, либо губному старосте, либо своему голове, то есть самому Андрею Денисовичу. Архип знал и другой способ донести, так делали многие, он слышал об этом. Изветчик приходил в какое-нибудь людное место и начинал, привлекая к себе всеобщее внимание, громко кричать «Караул!» и затем объявлял, что «за ним есть слово и дело». Но громогласные заявления доносчиков о государственном преступлении сыск не одобрял и это было ведомо управляющему. В государевых разбойных приказах, «где тихо говорят», шума не любили. Кричать «слово и дело!» разрешалось лишь в том случае, если не было возможности донести «просто», без шума, как должно и где надлежит. Анонимные же доносы категорически запрещались. Каждый извет должен был быть персональным, то есть иметь автора-изветчика, который мог доверить содержание доноса властям. Писать, присылать или подбрасывать анонимные доносы – «подметные» письма – это серьезное преступление. Авторов таких изветов государевы слуги выявляли и наказывали, а само подметное письмо палач торжественно предавал сожжению. Этот обряд, как считалось символизировал уничтожение анонимного, то есть, возможно, происходящего от недоброго человека или вообще не от человека, зла. Знал управляющий железоделательного завода и что негоже долго раздумывать и откладывать извет. Запоздалые изветы вызывают недоверие властей. Изветчик обязан донести сразу же после того, как он услышал о непристойных словах, того ж дни. А ежели в тот день, за каким препятствием донесть не успеет, то, конечно, в другой день… по нужде на третий день, а больше отнюдь не мешкать!

К мукам хитрого, но законопослушного и богобоязненного человека, который, только что услышал «непристойные слова» и колебался: «Донести или нет?» – присоединялось еще чувство страха при мысли о неизбежных при разбирательстве его доноса допросах и пытках. Каждый донос всегда сопряжен с огромным риском. Опытный, хитрый Архип знал, помнил и никогда не забывал, что после извета ему нужно еще доказать свое обвинение, «довести» его с помощью показаний свидетелей. А где таковых он сыщет? Ведь его хозяин не подтвердит его извет. А кто ж ешо будет свидетельствовать на его стороне? Уж не сам ли Акиня Петрович? Довести извет – вот что является главной обязанностью изветчика, поэтому то еще его нарекают доводчиком. А за недоведение извета доносчику грозит смертная казнь, и это Архип твердо знал. Изветчик должен доказать извет с помощью фактов и свидетелей. Где он возьмет свидетелей!? Вот и упиралось желание уберечься от последствий ночи путем извета в ясное понимание, что невозможно это сделать.

Вот такие мрачные мысли мучали несчастного управляющего завода Андрея Денисовича Виниуса, невольно ставшего подельником государева дела. Какой уж тут сон!

Архип все-таки собрался силами, встал и отправился в свою комнату, где упал перед образами и долго молился Богородице, прося ее образумить его или хотя бы отвести от него беду. Для таких молитв у него в комнате имелась икона Богородицы «Умягчение злых сердец», или, как ее еще называют, «Семистрельная».

– О, Многострадальная Мати Божия, - шептал Архип, крестясь и ударяясь лбом о пол.
– Превысшая всех дщерей земли по чистоте Своей и по множеству страданий, Тобою на земли перенесенных! Приими, Многоболезненныя, воздыхания наши и сохрани нас под кровом Твоея милости. Инаго бо прибежища и теплаго предстательства, разве Тебе, не вемы, но яко дерзновение имущи ко иже из Тебе Рожденному, помози и спаси ны молитвами Своими, да непреткновенно достигнем Царствия Небеснаго, идеже со всеми святыми будем воспевати в Троице Единаго Бога, всегда, ныне и присно, и вовеки веков. Аминь.