– Приведите его к присяге! – устало молвил Романцев и Фрол подошел к трепещущему человеку поднеся ему Евангелие и крест, который тот поцеловал, обещая говорить только правду, а за ложные показания нести ответственность вплоть до смертной казни.

– Кто будешь? – строго заговорил особый обыщик, после продолжительного молчания.

– Федка Дементьев я, барин… - испугано отвечал допрашиваемый

– Чей холоп?

– Свободные мы, копейщик…

– Лет сколько?

– Так уже сорок годков от роду…

– Где живешь?

– В слободке возле Упы, третья изба.

– Кокой веры будешь?

– В православии крещен! – и в подтверждении своих слов мужик перекрестился.

– Ты давал извет по делу и слову государеву?

– Я, барин…

– Какое Государево дело за тобой? Изложи все, что тебе известно!

– Третьего дня апосля сентября заходил ко мне Фома, что торгует у кремля сапогами. Было эт уже к вечеру. Жена моя накрыла на стол. Мы выпили, потрапезничали и будучи во хмелю Фома сказывал, что слыхал он на ярмарке, как ходили по рядам какие-то люди, и порочили воеводу нашего боярина Морозова. Дескать жизни не дает, а все больше грабит людей. Что мол пора вспомнить о Болотникове и молясь богу извести порядок татьевский. Мол народ устал роптать и надобно идти к боярскому сыну Шеину, что собирает он свободных и беглых людишек дабы пойтить супротив воеводы…

– Что за люди ходили по ярмарке?

– Это мне неведомо, только сказывал он, что одеты были богато и говорили на нашем языке свободно.

– А что взамен обещали, он не слыхал?

– Не знамо, мой господин! Он не сказывал, а я не спрашивал. Как только узнал о сем, сразу же сообщил в губную избу.

– Правду сказываешь? – прикрикнул на трясущегося от страха послуха боярский сын Романцев. – Или же брешешь? Смотри, вон Фролка заскучал. На дыбе можь еще чего вспомнишь!

– Не вели губить, барин! Всю правду изложил, все, что знал! Вот тебе истинный крест! – и Федка перекрестился.

– Ладно! Свободен пока! Ступай домой и о сем ни звука!

– Не изволь беспокоиться, барин! Буду нем, как рыба…

– Ступай!

Счастливый и напуганный копейщик, поклонившись господам в пояс, стремительно убежал вон из избы.

– Больно ты добр, батюшка, - сказал губной староста, не глядя на Романцева, явно озадаченный расспросом московского обыщика. Он не привык в своем труде так мягко выспрашивать у черни всякой.

– Так это пока токмо распрос. Вот соберем все сведения, тогда и будем доводить извет, - пожал плечами обыщик и обратился к дьячку: - скажи Захару, чтоб заходил следующий!

Следующим оказался седовласый однодворец Карп Петров сын Пантелеев. Ему стукнуло уже семьдесят лет и он, видимо, уже не волновался от мысли о наказании за навет.

– Помню я еще те времена, когда стрельцы заперлись в кремле и падаль ели, а народ страдал от лихоимства ляхов и других воров! Не желаю увидеть вновь такие времена! Токмо поэтому подписал извет, - так смело смотря в глаза Романцеву и Кривоносу ответствовал старик.

– Поведай и нам в чем суть твоего извета, - попросил его Тимофей, испытывая уважение к его бесстрашию.

– Хозяйство у меня крепкое, сорок четвертей земли. Семья большая, да и нанимаю порой всяких праздно скитающихся людишек, что по осени ищут где б на хлеб насущный заработать. Но, беглых – никогда! – поправился старик. –Так вот собрал я урожай и надобно было кое-что продать. Вот и поехал в начале октября по торговым делам в Кузнецкой слободе, взял младшого сына Андрейку, женку евойную, а остальные дома остались. Подъехали мы к обедне и зараз на торговую площадь. А там значит народу собралось тьма! Такого я ешо не видывал. Значится посередке на телеге стоит в кафтане сотника стрелецкого человек и ведет крамольные речи. Призывает значит люд к тому, чтоб поднималися все супротив воеводы тульского, значится боярина Морозова. А народ не расходится и внемлет его речам. Правда больше среди того люда было холопов помещичьих, да церковных и черносошных.

– А что он говорил-то? Только осторожней, отец, вспомни дословно! Не приукрась и не доскажи! Ибо так закон государев велит! – попросил старика Романцев.

– Так, господин хороший, дословно не смочь мне. Стар я память ужо не та. Боюсь не смогу сказать точно, что он там глаголил.

– Не пиши! – приказал Тимофей дьячку и тот, отложив перо в сторону, стал смотреть на допрашиваемого старика.

– Ладно, говори, что помнишь! – предложил обыщик.

– Так и помню я мало что. Не запоминал особо. Могу токмо сказать, что речи вел острые, называл воеводу нашего и вором, и разбойником, что грабит народ православный и все тащит в свои закрома.

– Ну, а что предлагал-то?

– Предлагал приходить к нему, что мол под его защитой будут, что поведет на правое дело…

– А людишки те чего?

– А чего! Кто соглашался, кто плевался и уходил. По-разному было. Мы-то тоже не остались слушать, не распрягая кобылку, так и уехали восвояси, не продав ничего. Потом уж поехали в Петровскую, там и продали все.

– А что за сотник-то был? Знаком тебе?

– Не! Я его не ведал ранее.

– Ну, а людишки что-нить говорили в толпе, кто это был?