Иван Васильевич отбросил ложку, отодвинул тарелку и встал. К столу подбежал дворовый мальчишка, ухаживающий за столом и быстро унес полупустую тарелку и серебряный прибор. Хозяин в дурном расположении духа покинул столовую палату. Он прошелся по комнатам, заглянул в спальню, прошел в библиотеку. Ему нравился его нынешний дом. Он был просторнее и удобнее их фамильного гнезда. Два этажа просторных палат, почти как у московских бояр.

Верхний этаж хором изобиловал множеством комнат и палат различного предназначения: спальни, которых было по одной на каждого члена семьи, гостевые, не одна, а целых пять, столовая, библиотека-кабинет, палата в которой воевода принимал доклады. Нижний этаж большого дома состоял из двух изб с кирпичным основанием с узкими сенями, которые отапливались, как и весь громадный дом. Здесь в основном обитала многочисленная прислуга семьи воеводы. К тыльной части дома примыкала маленькая клеть-кладовая. С правой стороны к зданию прирубили срубную, низкую пристройку, в которой ржали лошади, и которая служила еще и овчарней. Во дворе имелось еще несколько изб, предназначенных для обслуживания многочисленной дворней: поварни, ледники, погреба, хлебники, пивные сараи.

Дом тульского вельможи, охотно воспринимавшего европейский комфорт, был наполнен предметами аглицких, фрязевских и французских мануфактур. Множество комнат дома были обставлены европейской мебелью, стены увешаны зеркалами и даже картинами. С потолка столовой палаты свисала огромная люстра, на полках была выставлена для обозрения дорогая посуда с востока и запада. В спальне стояла иноземного производства кровать с пологом. В библиотеке, специально под книги отведенной палате, имелась обширная коллекция как религиозных византийских книг, так и светской литературы на нескольких языках, что свидетельствовало о высоких запросах ее владельца.

Однако не в библиотеке находил успокоение Иван Васильевич. Воевода в минуты грусти любил забираться на верх башни терема. Открывавшаяся оттуда ширь захватывала его дух: селения над береговыми склонами, бескрайние просторы и голубые лесные дали, замыкавшие горизонт. А необъятный небесный свод, к которому боярин постоянно обращал взоры, жил собственной, богатой знамениями жизнью: в погожие летние дни его голубизна навевала умиротворение, а в ненастье, когда клубящиеся облака вступали в свой извечный бой, вселял смутное чувство тревоги.

И в тот час Иван Васильевич в тяжелых думах стал медленно подниматься по лестницам башни чтоб обозреть свои владения. Настроение, конечно, у воеводы было испорчено не голодом. Его беспокоили доносы, участившиеся в последнее время. Сначала воевода посчитал их простыми наветами, но извещения о готовящейся крамоле стали поступать от разных людишек. Среди них были и стрельцы, и тайные осведомители и даже крестьяне. Сообщалось, что в город и окрест пробрались ляхи и готовят бунт, подбивают добропорядочных посадских людишек к неповиновению, почти как при Болотникове. Иван Васильевич хорошо помнил, те смутные времена и что тогда происходило в Туле. Он всей душой не желал повторения бунта, тем более царская власть уже никем не оспаривалась, не было никаких претендентов на царство. Воевода отписал о всем происходящем в Москву и со дня на день ожидал приезда столичных чиновников.

В хмуром одиночестве он поднялся на башню. Солнце, скатилось к горизонту, но еще светило ярко и казалось, что пришла весна. Воздух был теплым и свежим, правда, ему показалось, что дым от печей примешался к нему, но очень слегка, почти неуловимо. Упа тихонько несла свои грязные воды куда-то далеко от кремля. За стенами крепости суетился народ. Слободки, разросшиеся вокруг города, жили своей беззаботной пока жизнью, но все равно Иван Васильевич чувствовал ноздрями густой воздух бунта, уж очень он был чувствителен к таким событиям.

Постояв на воздухе совсем немного он, хоть и было не по-осеннему тепло, замерз. Поежившись и пожалев, что не одел на себя теплый кафтан, Иван Васильевич стал спускаться в теплые палаты. Здесь, внизу на нижнем пролете его нашел приказчик.

– Батюшка, приехал человек из Москвы!

– Что?! Где он? – заволновался воевода.

– Кибитка ждет у ворот.

– Впустите и проведите его ко мне в «престольную»! – так воевода называл палату в которой осуществлял прием знатных гостей.

– Слушаюсь, - с поклоном сказал приказчик и исчез, а Иван Васильевич поспешил в спальню переодеться согласно такого случаю.

Одев дорогой из аглицкого сукна полковничий кафтан вишневого цвета с большим количеством черных петлиц, подбитый собольим мехом и желтые сапоги из тонкой хорошо выделанной кожи, воевода подпоясался дорогой шпагой, инкрустированной рубинами и сапфирами. Ее изготовили тульские мастера к вступлению воеводы в должность. Оглядев себя в зеркале, Иван Васильевич остался доволен собой. Ну, и где мой живот? – задал он себе вопрос, втянув все, что ниже груди внутрь. И зачем мне худеть?

– Батюшка, он уже в платах, - известила хозяина девка Прасковья, что прислуживала его дочери.

– Ладно, иду.

Идя в «престольную», воевода пытался представить себе московского чиновника. Но дальше предположения о его возрасте Иван Васильевич не продвинулся. Скорее всего ему лет сорок, - решил тульский чиновник, исходя из трудности продвижения по службе. Перед тем, как войти в комнату, в которой его ожидал приехавший, Морозов перекрестился.

– Ну, с Богом, - шепнул он себе в усы и вошел в комнату. – Добрый день!

Перед ним оказался довольно молодой мужчина. Лет тридцати, - с некоторым сожалением решил воевода, он немного огорчился, что его предположения о возрасте не оправдались. Роста мужчина был почти сажень с четвертью, широк в плечах и, видимо, очень силен. На ногах гостя красовались дорогие из турецкого сафьяна чоботы с остроконечными загнутыми кверху носами. Поверх красивого кафтана светло-зеленого цвета гость одел дорогую ферязь с длинными рукавами. На левом боку, на поясной портупее у него висела аглицкая шпага. Дорогие перчатки лежали на мягком стуле, на котором до появления хозяина сидел сам гость.