– Здравствуй воевода, - с легким, соответственно чину, поклоном приветствовал московский гость хозяина дома, Ивана Васильевича. Потом он протянул ему верительную грамоту из разбойного приказа. – Вот мои полномочия, Иван Васильевич!

– Как тебя милейший величать? – поинтересовался воевода.

– Тимофеем, сударь, Романцевым. Сын боярский я.

– Очень приятно, очень приятно…, - стал бормотать воевода, пробегая глазами по полученной грамоте. – Присаживайся, друг мой! Стар я стал, плохо вижу, вот долго и читаю. Ты уж потерпи маленько пока я буковки увижу.

Тимофей присел на прежний стул и положил ногу на ногу, показав свои теплые шерстяные чулки выше чобот. Наступила тишина. Воевода щурил глаза и пытался прочесть свиток, плотно исписанный каким-то дьяком разбойного приказа. Наконец, он это дело осилил и, оторвавшись от грамоты ласково и с уважением посмотрел на особого обыщика.

– А из каких ты, милый человек, Романцевых? Отец твой случаем не Андрей?

– Андрей, Иван Васильевич, Андрей Романцев, - согласился Тимофей.

– Так знавал я твоего отца! Милейший Тимофей Андреевич! – расплылся в улыбке воевода.
– Мы с ним службу начинали еще при царе Борисе Годунове… в стрельцах… сотниками были… так-то вот… тесен мир божий…

Иван Васильевич взял другой стул и пододвинул его поближе к гостю, после чего сел на него и стал ласкового смотреть на московского молодого чиновника, в котором он заметил знакомые черты. Он и правда сталкивался с Андрейкой Романцевым, но они никогда не были дружны. Хотя и врагами тоже не слыли.

– Могу ли я предложить тебе, Тимофей Андреевич, остановиться в моем доме? Али пожелаешь никак не зависеть от тульского воеводы? – с хитрецой спросил гостя Морозов. – Небось захочешь остановиться в каком-нибудь постоялом дворе?! Но знай, они у нас не весть какие. Поэтому оставайся у меня! Будешь жить, как у Христа за пазухой. Надоедать не буду, работай, буду только помогать!

– Спасибо, Иван Васильевич, с удовольствием воспользуюсь твоим приглашением, - несколько снисходительно для молодого человека, но с осознанием своего положения и значимости, сказал московский чиновник.

– Вот и ладно! – казалось, что согласие остаться в его доме обрадовало воеводу. Он громко крикнул: - Наташка! Поди сюда!

В комнату вбежала молодая девка с длинной толстой косой и поклонилась в пояс воеводе.

– Вот что. Подготовь комнату для нашего гостя.

– Какую, батюшка?

– Ту, что возле башенки… да смотри чтоб чисто и тепло там было! – строго сказал хозяин дома. Наташка кивала головой и всем видом показывала, что не заставит хозяина стыдиться.

– Не изволь беспокоиться, Иван Васильевич, - вставил Тимофей. – Я человек привыкший к простой жизни. Не привык на перинах спать, да и к холоду хорошо отношусь. Говорят, аглицкие немцы вообще не топят в своих домах.

– Да как же не топить!? Ну, летом оно конечно без нужды. А зимой? Ведь замерзнешь! – искренне удивился воевода.

– Сказывал мне об этом один обыщик, что у них в слободе под Архангельском, что на Белом море был. Так он говорит, что избы у них добротные, терема просторные, наши умельцы строили и везде топлено, а в спальнях холод страшенный. Они все, что есть на себя набросят и так спят. Говорят, для головы полезно и для сна хорошего.

– Да…чудной народ. Но мы не немцы, поэтому все у тебя будет по-нашему, по родному. Ступай с Наташкой, она тебя проводит, а я распоряжусь чтоб вещи твои из кибитки принесли. Возница - твой холоп, али из ямщиков?

– Из ямщиков.

– Ну, тадысь пущай на постоялый двор едет. А ты, Тимофей Андреевич, ступай в свою спаленку, отдохни, если надобно, с дороги. Вечерком баньку истопим, да откушаем по-домашнему. Ну а государево дело с утра начнешь. Ладно?

– Ладно, - кивнул Романцев, он согласился легко, поскольку на самом деле устал от дороги.

Когда гость с Наташкой ушли Иван Васильевич сходил к повару и заказал тому кушаний разнообразных, таких, «чтоб не стыдно было перед московским гостем. Они там чего только не едали, так не посрами». Затем он поднялся в библиотеку и стал расхаживать по дубовому полу, который немножко скрипел под его грузным телом. Воевода погрузился в думы, он решал, что ему делать завтра. Кого звать в платы, в какой череде и что докладывать молодому чиновнику, ведь в отписке он не все указал, о чем ведал. Побоялся все докладывать умудренный и искушенный в делах государевых воевода тульский. Но теперь он должен был выложить все сполна, иначе полетит его голова далеко-далече.

От тяжких рассуждений прервала его вернувшаяся с ярмарки жена. Она тихонько вошла в палату и замерла в ожидании благоволения мужа.

– Здравствуй, душа моя. Как сходили? – нежно обратился к супруге воевода, наконец, заметивший ее присутствие.

– Все хорошо, светоч очей моих, - ответила его жена, но в голосе он услышал нотки волнения.

– Как дети наши?

– Хорошо. Софья к себе пошла, а Петр поскакал с товарищами в Никитскую слободку.

– Зачем это? – встревожился отец.