Были. Оба. По-товарищески укрытые одним пледом, Ульянов-Ленин обвиняющее указывал на трибуну и что-то втолковывал бывшему монарху, тот, склонив голову и облокотившись о перила, согласно кивал фуражкой. Рядом с беседующими стояла бутылка шампанского с невыносимо яркой, пошлой наклейкой. Это заговор. Противоестественный, наглый, чудовищный заговор!

Глядя в глаза оратора со своей балконной вершины, вождь большевиков подмигнул и издевательским помахал-поприветствовал рукой, на кисти - неожиданно широкой, с весло размером - отчетливо мелькнул криво вытатуированный якорь.

В глазах Александра Федоровича потемнело...

– Врача, врача!
– кричали внизу, у трибуны копошились люди, пытавшиеся поднять рухнувшего оратора.

– Это, гкстати, нас кличут, - Лоуд поспешно упихивала в саквояж реквизиторское одеяло.
– Сестрица, вы бы оптимистичнее на мир смотрели. А то больной вас узрит, так ему вообще "моменто морэ" приглючится.

Бессознательную жертву перехватили уже на лестнице. Павшего на посту министра-председателя несли в два десятка рук.

– Ну куда вы таг, куда?
– издали завопил л-эскулап.
– Явный гипертонический гриз, а вы головой вперед. Ногами, ногами нужно. Кровь не скгущайте. В автомобиль и мою гклинику немедля! Сестра, дверь шире! Адъюгтант, в сторону! Растрясете, глупый вы человег.

На появление больного Колька-шофер и глазом не моргнул.

– Куда?

– Да в Зимний сначала кати, - л-врач спихнул с подножки адъютанта.
– Вы, вашблогородь, во дворце догоните. Больному полотенгце, зубную щетгу, полис медстрахования взять надобно. В нашей гклинике с этим строго.

"Лорин" рванул по мостовой, следом бежали офицеры и парламентарии, что-то кричали.

– А ты откуда про карту медстраховки знаешь?
– туповато поинтересовалась Катрин, вновь выведенная из равновесия бешеным аллюром хромоного-скачущих событий.

– Что ж я, вообще туповатое?
– оскорбился л-доктор.
– В научных целях проходил диспансеризацию и общее обследование. Вообще-то, меня больше УЗИ интересовало, но все равно в регистратуре всякими формальностями замучили. Бюрократы! Попозже расскажу. Вы, сестра, велите кучеру остановиться.

Катрин сообразила, что Колька видит незнакомого пожилого врача, что не совсем удобно.

Остановились, врач, ворча, отправился во тьму.

– Николай, у тебя вода есть?
– спросила Катрин, с тревогой глядя на бледное лицо Керенского - тот лежал, откинувшись на спинку автомобильного дивана и в сознание приходить не спешил.

– А как же, - юный водитель пошарил под сиденьем и извлек чудовищного вида жестяную флягу.
– Катерина Олеговна, а этот гражданин на кого-то похож. Особенно прической.

– Все мы на кого-то похожи, - пробормотала шпионкой, пытаясь аккуратно плеснуть водой в лицо обеспамятевшей жертве жестоких иллюзий.

Получилось неаккуратно, да еще самой флягой по лбу заехала, но, в общем, помогло.

Александр Федорович зафыркал, слегка захлебнувшись, открыл глаза. Катрин принялась вытирать его лицо косынкой.

– Вы?
– без особого удивления уточнил Керенский.

– Я, - призналась шпионка.

– А Ульянов?

– Успокойтесь, нет здесь никакого Ульянова.

– Верно, самого Ульянова мне возить еще не довелось, - с сожалением подтвердил с переднего сидения честный Колька.

– А Романова?
– осторожно уточнил министр-председатель.

– Еще чего не хватало?!
– возмутился водитель.
– Я этих самодержцев вообще презираю.

Слегка успокоившийся Александр Федорович уклонился от рук фальшивой медсестры, достал носовой платок, принялся приводить себя в порядок самостоятельно и поинтересовался:

– Что, собственно, случилось?

– Вы потеряли сознание, прибежал доктор, повезли вас в больницу. Вы совершенно изнурены, вам бы действительно отдохнуть.

– Я не могу позволить себе отдыха!
– привычный пафос начал просыпаться в мужественном лидере Временного правительства.

– Вы же почти в отпуске. По состоянию здоровья, - удивились из темноты - к автомобилю подходила товарищ Островитянская.
– Так с трибуны и заявили.

– Я подал в отставку?!
– ужаснулся Керенский и попытался вскочить.

– Не подали, - Катрин удержала пострадавшего.
– Подошли к этому моменту и в обморок ударились.

– Я не уходил и не уйду!

– Это верно. Капитан должен погибнуть на капитанском мостике, - Лоуд забралась в машину.
– Пусть корабль идет на рифы, пусть команда жидко обгадилась и бунтует, никакого послабления! Честь! Геройская гибель и прощальная закатная речь героя. В синематографе такое очень любят.

– Вы вообще кто?
– заподозрил неладное Керенский.

– Представитель переговорного штаба ВРК, зав Общего орготдела товарищ Островитянская, - оборотень с достоинством развернула мандат.