Почему напарница так резво подхватилась, Катрин не поняла - оборотень стремительно, не прощаясь, выскочила из кабинета.

– Прошу прощения, Людмила тоже на нервах, - извинилась за подругу Катрин.
– Раз у нас есть десять секунд, а свидетелей нет, можно я вам напрямую скажу? Петр Георгиевич, давайте ситуацию на тормозах спустим? Есть третья сторона, нет ли ее - в этом ли дело? Если ВРК пойдет на штурм, налетит на пулеметы и картечь ваших трехдюймовок, мы с вами в истории этаким дерьмом останемся, что... Причем молодецкий удар свежих ударников или корабельные залпы революционной эскадры дело лишь усугубят. Допустим, Зимний все равно возьмут, хотя красногвардейцы кровью умоются, вы геройски застрелитесь, Керенский скажет что-то глубоко историческое и пафосное - но к чему весь этот драматизм? Давайте бесславно, но мирно, а?

– Я и пытался "бесславно", - тихо сказал Полковников.
– Но приказ и долг не пустые слова. Сдать город я не могу. Да и не поймут, не подчинятся.

– Нет формального повода сберегать жизни, - согласилась Катрин.
– Я не в упрек. Вполне понимаю. Некоторым сдаваться трудно, другим наоборот. Ладно, время есть. Надеюсь, телефоны не отключат...

Она сбежала вниз, прыткого оборотня уже и след простыл, зато на посту охраны скандалили:

– Господа, где моя фуражка?!
– возмущался маленький поручик.
– Еще у самого Норкина шил, в шестнадцать целковых обошлась. Что за дурацкие шутки?! Это недостойно, господа!

Катрин прошла мимо охраны, занятой поисками сгинувшего предмета униформы, вышла на холод. Ночь тянулась бесконечная, темная и липкая, как уличная грязь. Но "лорин" уже урчал перед подъездом.

...- Аналогичную штучку мне подарили под Чонгаром, только там верхушечка была повеселей, цветастенькая, - рассказывала Лоуд.

Оборотень и Колька разглядывали офицерскую фуражку.

– Но и к чему эти фокусы?
– поинтересовалась Катрин, забираясь на свое место.
– Человек шестнадцать рублей платил, а теперь ушами должен зябнуть.

– Не преувеличивай, это не буденовка, на уши все равно не натянешь, - Лоуд попыталась половчее заломить верх головного убора.
– Никола, ты что глядишь?! Опаздываем, газуй!

Автомобиль ошалело рванул с места.

– В Смольный?
– уточнил юный водитель, резко выкручивая баранку.

– Какой еще Смольный?!
– возмутилась оборотень.
– Рано, рано нам к кабинетному труду возвращаться. Гони в Мариинский, говорю же, опаздываем!

– Зачем в Мариинский!?
– испугалась Катрин.
– Ты добить бобрика хочешь?

– Так уж и добить... Я хочу увериться, что он в отставку подает. И вообще мы еще с ним не договорили. Мы, островной пролетариат, тоже упорны и неуступчивы.

Катрин пыталась выяснить детали плана по проявлению "упорства и неуступчивости", но до Исаакиевской площади долетели мигом - солдаты пикетов и застав, уже привыкшие к мельканию грязно-белого бешеного автомобиля, отскакивали с проезда заранее.

– Фде больной?!
– странновато грассируя, осведомился у охраны вбежавший в дверь дворца врач.

– Какой больной?
– изумился офицер.

– Э, дорохуша, так вы тут вообще блаходушно дремлете, - возмутился доктор, тростью отстраняя стража со своего пути.
– Челофеку дурно, а он "кагой больной, кагой больной". Сестрица, не топчитесь.

Катрин с саквояжем устремилась следом.

Доктор был недурен: немного чеховский, немного айболитовский, но постарше, на манер Преображенского - явный профессор, но заведомо без вивисекторства.

– Фде они тут заседают?
– ворчал л-профессор.
– Нам наверх надобно. Антресольга должна быть...

Ориентировалась Лоуд со свойственной ей молниеносностью. "Антресольга" во дворце несомненно имелась, хотя и именовалась балконом второго яруса зала.

– Вы что тут делаете?
– возмутился уже не доктор, но дородный усач-полковник, вваливаясь в одну из лож балкона.
– Здесь для посла забронировано! Освободить помещение!

Свидетелей позднего заседания Предпарламента было не слишком много - Лоуд мгновенно выставила вон четверых возмущенных зевак, заблокировала ручки двери заботливо припасенным обрезком веревки.

Зал на поверку оказался не таким уж большим: высокая широкая трибуна, демократично объединенная для председательствующих и дежурного оратора, ниже секретарская выгородка, далее ряды удобных кресел парламентариев. Зал не так давно перестроили из дворцового Зимнего сада и оборудовали весьма прогрессивно. Но в данный момент членов Предпарламента на своих местах было маловато - усохли фракции. Хотя порой начинали шуметь, перебивать выступающего.

– Уже на трибуне Керенский, - сказала Катрин, глядя вниз на трибуну.
– Опоздали. Теперь только винтовка с оптикой даст гарантию отставки.