Машина стояла в тени Исаакиевского собора, а в ней сидели удивительно самонадеянные субъекты и пытались решить абсолютно неразрешимую задачу.

Глава шестнадцатая. Последний пулемет

Ресторан "Альберт" Невский 18

29 часов до часа Х.

"...Они побегут, они неизбежно сгинут. Все "они" эти...," - перо на миг замерло, тут же продолжило - "...эти мальчишки с безумными расширенными глазами, губастыми и голодными ртами безмозглых горлопанов. Исчезнут матросы с огромными маузерами на поясе, пьяная солдатня, карманные воры, вопящие "о равенстве", уголовные злодеи с малограмотными мандатами, всякие бритые щеголи во френчах и пенсне. Профессиональные революционеры сожрут сами себя и издохнут в корчах несварения. Сейчас весь огромный город не живет, он сидит по домам. Город чувствует себя завоеванным, изнасилованным каким-то особым народом, который кажется гораздо более страшным, чем, казались нашим предкам печенеги, хазары, раскосые скифы..." Островерхие буквы, бежали из-под пера, в конце слов сходя на нет, словно пустеющий пулеметный магазин. "Изменники России лепечут - "революция - стихия". Но холера, землетрясение, чума - тоже стихии. С ними можно и должно бороться! Каленым железом, пулями, штыками, динамитом. Да, мы взяли оружие..."

Невзирая на нелепость места и неожиданность предложения, писалось легко, гневные строки сами ложились на бумагу. Давно не писал, истосковался по чистой бумаге. Алексей Иванович усмехнулся. Нет и нет - с искусством бумагомарания покончено. Стрелок не может писать, литератор не может стрелять. Разные миры, несопоставимые. Да и не литература здесь - клич, набатный невнятный нутряной ор - восстаньте, спасите, что еще можно спасти! Отомстите за утонувшую, захлебнувшуюся в бездонных лужах нечистот, Россию. Спьяну, со зла, от воспаления глупости мы издыхаем. Восстанье, последнюю пулю ему - вонючему хаму!

"... Мир, мир - говорите вы?! Но с кем мир?..."

Написать краткий очерк или эссе предложил связник. Встретились в условленном месте, недалеко от Лиговского. Уже было понятно - шпионы большевиков идут по пятам. На Пушкинской случилась перестрелка, смог ли уйти Шамонит - неизвестно. Впрочем, Петр Петрович ловок, дерзок, весел - что еще нужно для удачи?

В "Альберте" сидели совершенно спокойно. Здесь можно было пообедать ухой и яичницей, хлеб подавали нарезанным на манер льежских печений, о былых изысках французской кухни пора было забыть. Беспалый куратор за чашкой дико дорогого, но настоящего кофе назвал адрес новой конспиративной квартиры.

– Но туда только ночью. Уйдет офицерская группа, тогда пожалуйте, заселяйтесь. Добровольцев-офицеров избыток, не хватает серьезного оружия, помещений, транспорта. На днях выступим всеми силами, план восстания готовят опытные люди. Но пока вам с коллегами лучше не сталкиваться. У большевиков везде осведомители, Троцкий и Ульянов очень обеспокоены. Чувствуют, что конец близок, - связник смотрел сурово, искалеченные германскими осколками руки в черных перчатках показно лежали на кружевной скатерти.
– Возможно было все решить в два-три дня. Керенский, мерзавец, медлит. Когда все кончится, выжечь на лбу каленым железом - "двурушник" и на каторгу. В шахту, пожизненно!

Гранд поморщился.

– Вы, милейший, не увлекайтесь, - сухо сказал связнику Алексей Иванович.
– Злоба ваша наивна и бессмысленна как теплый лимонад. Не смешите. Без вас решат, что с этим авантюристом от адвокатуры делать.

– Я разве спорю, было бы о чем, - явно сдерживая обиду, пробормотал беспалый.
– От глубин сердца говорю, как думаю. А так бесталанен, признаюсь. Кстати, Алексей Иванович, вы как один из самый уважаемых и талантливейших писателей Руси, не могли бы написать хотя бы короткую заметку? Буквально десяток строк. После начала нашего восстания выйдет газета с обращением о наших целях и задачах. Очень бы желательно, чтобы наш призыв выглядел не только сухим политическим воззванием. Ваше слово, слово блестящего русского литератора, истинной гордости нации, будет бесценно. Десяток строк, но проникновенно, от души, как вам дано. В Центре очень просили.

– Что ж, если надо. Прикажите официанту подать бумагу и прибор...

Алексей Иванович писал, получалось не десять строк, а больше. Нужно как-то лаконичнее. Не в издательство "Знание" будут отсылать, отнюдь.

"...Петербург пылает. Мы, или сгорим или остановим хаос. Назад пути нет! Мы пойдем туда, к этому чудовищу, ощетинившемуся пулеметами и гаубицами, припасшему бомбы и ядовитые газы, и отрубим его смердящую голову!".

– Чудесно, то, что надо!
– вроде бы искренне восхитился связник, забирая исчерканный лист.
– Что ж, удачи, господа! О результатах разведки Смольного телефонируйте тотчас. Центр ждет...

– Все-таки липкий у нас связник, недобрый, - сказал, глядя в сторону, Гранд.

Боевики шагали в сторону Кавалергардской - к штабу мятежников следовало выйти загодя, но приступать к делу не раньше двадцати трех. Имелись по этому поводу у Центра какие-то мысли, намекали, что в это время охрана Смольного будет ослаблена. В последнее обстоятельство Алексей Иванович верил мало - ободряет, воодушевляет Центр, а говоря проще - лжет. По поведению связного, именовавшего себя "есаулом Кулаковским", чувствовалось - о многом умалчивает посланник, и даже не считает нужным особо лицедействовать. Черт знает что за человек - повадки малоросского мазурика пополам с душком шляхетского гонора. Хотя что в нем дворянского? Конотопский мещанчик-пустослов. Но видимо, действительно служил, искалечен, большевиков на дух не выносит, так и дышит ненавистью.