Мальчишка, откликавшийся на отвратительную кличку Груха, безмолвно поставил перед бывшим литератором блюдце с горкой крошечных бутербродов и стакан чая. Стало быть, руки освобождать не будут.

– Вы, господа подрывники, не стесняйтесь, - сказал один из охранников.
– Террористы вы отчаянные, аж пробы ставить негде, так что никак шансов сдернуть мы вам не дадим. И кормить с ложечки тоже никто не станет.

Гранд закряхтел, наклонился к стакану и неловко отпил.

Так пакостно по-собачьи насыщаться Алексей Иванович не собирался. Пусть инженер давится. Бывший литератор закрыл глаза, откинулся на неудобную спинку парты. Слушал как жует товарищ по несчастью. Конвоиры не издевались, помалкивали, мальчишка изучал записи в журнале. А колбаса пахла. Недурственно пахла. Что это за сорт такой незнакомый?..

Алексей Иванович успел съесть большую часть странного тюремного пайка, как дверь распахнулась и женский голос мелодично возмутился:

– Эти сидят, а те клюют. А где дисциплина!?

Бывший литератор едва не подавился, конвоиры вскочили, грохнули о паркет прикладами ружей:

– Здравия желаем, товзавотдела!

– Это самое... вольно, - разрешила вошедшая.
– Вы продолжайте, я так, для порядка гавкнула. Это значит, они самые... враги и душегубы? Так-так, частично знакомые лица. Узнаю звезду российской словесности.

Женщина, молодая и весьма привлекательная, была абсолютно незнакома Алексею Ивановичу. Одета не без изящества, подлую революционность выдает лишь солдатский ремень, стягивающий осиную талию под отлично сидящим шерстяным жакетом. Правильные черты лица, огромные голубые глаза, обаятельная улыбка. Таковы они, вакханки и куртизанки нынешнего похабного термидора.

– Вы на меня, любезный, не пяльтесь, - неожиданно свирепо прищурилась красивая дрянь.
– Сейчас придут, и лично вам все скажут. Держат вот такого за приличного человека, а на поверку террорист и вообще шмондюк шмондюком. Ладно, Гру, докладывай, что с обстановкой.

Мальчишка подвинул начальнице свою амбарную книгу, негромко заговорили, склонившись над столом.

Алексей Иванович понял, что все будет хуже, чем представлялось. Не просто расстреляют. Будет иное. Позорное.

Вошли четверо. Революционный тип, развинченный, растрепанный, весь в ремнях наганов, с ним юнец в шоферской кепке, какой-то штабс-капитан, видимо ряженый, и с ним она... Глянула почти с ненавистью, сразу подошла вплотную к парте.

– Я так и знал, что вы с ними, - выговорил Алексей Иванович, думая совершенно обратное.

– Да? А я вот не догадалась, что вы "с ними". Что бегаете по улицам и убиваете людей.

Глаза у нее были все те же - малахитовые, очень запоминающиеся. Господи, а ведь и трех дней не прошло как в ресторане сидели.

– Я людей не убивал, - зарычал Алексей Иванович, пытаясь встать.
– Я истреблял скверну, убивал хама. Выжигал заразу, пожирающую Россию.

Коснулась плеча, вроде бы легко, но почему-то рухнул обратно на скамью. Большевичка процедила, глядя в глаза:

– Даже не могу сказать, как мне жаль. И вас, а других еще больше. Нельзя нагибать историю в позу. Вообще нельзя, а сгибать террором еще и просто отвратительно, - резко повернулась, пошла к столу.

Они о чем-то говорили, гремела дверца несгораемого шкафа, а Алексей Иванович ничего не слышал. Она - эта, наверняка, насквозь фальшивая Екатерина Олеговна - не была актрисой и лгать глазами не умела. Недоговаривать - сколько угодно. Но не лгать. Ей действительно жаль. Словно на больного скверной болезнью глянула. Жалеет и презирает сифилитика. Получается, уже казнила.

* * *

Допрос вышел кратким. Подозреваемые, осознав, что Петр Петрович, известный в кругах боевиков как Шамонит, раскололся, упорствовать не стали. Признательные показания были получены и террористов увели. Катрин дострочила протокол, члены совместной следственной комиссии поставили подписи.

– Воля ваша, Екатерина Олеговна, но стиль и почерк у вас уж слишком... прогрессивный, - сумрачно заметил Лисицын, расписываясь.

– Это она в эмиграции дурного набралась, - объяснила товарищ Островитянская.
– Ничего, потом надлежаще переоформим протокол в полном соответствии с требованиями революционного делопроизводства. С учетом пожеланий реакционной части комиссии, естественно.

– Да уж какие шутки, товарищи, - осудил Дугов.
– Выглядит все это мерзко. Вот не ожидал я от вашей интеллигенции, Олег Петрович. Вроде образованные люди, а человечья жизнь им ценой в копейку.

– Я не оправдываю, но и вы поймите - их обманули, жестоко, цинично спровоцировали, - пробормотал штабс-капитан.
– И учтите, что злодеяния вашей революционной группы были еще хуже, кровавее. Туда даже совсем мальчишек втянули и...

– Не время считаться, - оборотень повязала голову своей великолепной карминовой косынкой.
– В больницу нужно ехать. Гру, давно доклад поступил?

– Больше часа, - мальчишка указал на стоящие перед ним на столе каминные часы.
– Думаю, доложили не сразу. Юнкера там в смене.