Шрифт:
Ни один человек здесь — никогда не видел свой затылок. Не то, что там так уж интересно, но… «Что там у меня сзади?» — только спросить. Никто никогда не видел себя во весь рост стоя: отражения в воде горизонтальны.
Кокетка может принести ведро воды, дождаться, пока успокоится поверхность и заняться отработкой «томного взгляда» или «убийственной улыбки». Мимику хоть как-то можно контролировать и улучшать. Моторику? «Возбуждающую походку»? — Погуляй по бережку в тихую погоду.
Когда мы поставили большие зеркала в городе — перед ними постоянно толпился народ:
– Так вот я какой! Это вот так я хожу?!
Несколько больших, ростовых зеркал из первой партии — к Артёмию.
– Уё..! Мать…! Так это вот так я на новиков смотрю? Будто зубы болят…
– Ты не на себя любуйся. Пусть молодёжь поглядит, как они… мимо рта ложку носят.
Полный комплект Гапе. И в две недели вся прислуга стала… прямее и ровнее. Одежда, обувь — вычищена и чинена. «Приведи морду лица в благообразное состояние. И задники сапог начисти». Раньше начальник гавкал, теперь сам видишь. Порядок, хотя бы внешний, становится «культурной традицией».
Сама идея, что можно смотреться в зеркало и при этом быть хорошим христианином — есть изменение концепции греха.
«Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей»
Абсолютно антихристианская идея. Всё видимое — греховно, тварно. Царство божие невидимо, узреют его лишь праведники.
Пушкин — сатанист?
Раскрепощение человека начинается не с трактатов — с бытового уровня. Зеркала — из первых признаков эмансипации человека. Зеркало, где ты можешь увидеть себя целиком — революция сознания.
Серьезная революция. Вы сравниваете себя с пространством, а не только с фоном. Когда смотримся в небольшое зеркало — смотримся на каком-то фоне. И этот фон вынуждены учитывать. На темном, на светлом… А когда смотритесь уже в поясное… А уж когда во весь рост…
И на каждом зеркале, большом и малом, на оборотной стороне в уголке — тавро, рябиновый листочек. Твоя свобода, твоя успешность, твоя красота, твои само-понимание и самосозерцание — благодаря трудам «Колдуна Полуночного», «Зверя Лютого». Это он — тебе тебя показал. Все другие мудрецы мира — не смогли.
Зеркальный зал. Мда… Это из категории спец. средств.
Возможность женщины увидеть себя со стороны, с нескольких сторон, не мордочкой со специально построенным выражением, а фигурой в движении… существенно повышает её эффективность воздействия на особей противоположного пола. Бывали у меня персонажи… с эффектом уровня ядерного крупнокалиберного многозарядного.
Что позволяет удвоить освещённость без светильников — объяснять? Или — как такие штуки срабатывают в хозяйстве Ноготка…? Бесконечная цепочка абсолютно одинаковых чертей, абсолютно синхронно подпрыгивающих, подмигивающих, приплясывающих, удаляющихся по бесконечному коридору в темноту подземелья, к вратам преисподней… Хотите присоединиться?
Для меня, после первых успехов стеклодувов, самое главное — не дать им в этом состоянии остаться.
Напомню: стекло здесь тянут в нить, потом навивают. Иногда мелкие вещи (перстни, браслеты) льют в формы. Посуду — выдувают.
Так же делают лист.
Сначала стеклодувы выдувают стеклянную шарообразную заготовку, которую преобразуют в сосуд цилиндрической формы. На дудке!
Венецианцы столетиями делали большие зеркала до 2 кв.м. Вес порции стекла, набиравшейся на конец выдувательной трубки — 15–20 кг. Для раздувания цилиндра длиной 2 м. мастеру не хватало воздуха в легких, поэтому раскачивали стеклянные заготовки в глубоких ямах. Чтобы предохранить мастера, размахивающего полуторапудовым грузом, от падения в яму, его привязывали цепью к столбу. После охлаждения изделия, дно и верхняя часть его отрезались. Оставшийся открытый с двух концов цилиндр при постепенном разогревании специальными вальками распрямляли в плоский лист.
Это — 15–16 век. В совершенно секретной «шарашке», пожизненной и потомственной, единственное место в Ойкумене — остров Мурано в Венеции. Цена такому зеркалу — как морскому кораблю или приличному поместью. Качество… Один из персонажей Вальтера Скотта возмущается: «Зачем мне зеркало, где нос выглядит больше всего лица?».
Разрезанием подобных, только много меньше, стеклянных цилиндров и получают то стекло, которое торчит в витражах средневековых соборов Европы, кругляши которого я видел в Боголюбово у князя Андрея, такие же лепят стекловары Волжской Булгарии.
Брокгауз и Ефрон описывают как современный им (1901 г) способ получения больших стёкол (ниже «холява» — цилиндр из стекломассы):
«Бельгийский, или французский, прием выдувания холяв отличается от старого богемского, или немецкого, тем, что в последнем способе поперечный разрез цилиндра определяет длину листа; чем более диаметр, тем длиннее выходит лист, между тем как при бельгийском длина цилиндра есть вместе с тем и длина развертываемого листа; вследствие этого для получения возможно большего листа немецкий рабочий должен развивать цилиндр в ширину, что возможно сделать только силою легких — выдуванием, тогда как при бельгийском приеме можно получить лист длиннее, развивая цилиндр в длину с помощью раскачивания, при чем надлежаще заготовленная наборка стекла от силы тяжести нижнего утолщенного ее конца оттягивается и масса (из толщи ее) идет на образование стенок холявы; как тот, так и другой способ одинаково тяжелы для дельца-выдувальщика, но преимущество остается за бельгийским, потому что при равной силе легких по бельгийскому можно получить лист больших размеров».