Майк зарылся лицом в волосы жены. Такого он не мог себе представить даже в минуты самого черного отчаяния.

— Пока мы занимаемся лишь травмами, которые угрожают жизни вашего сына, — продолжал хирург. — Это главное: помочь ему выжить.

— Можно хотя бы войти к нему? — в двадцатый раз спросил Майк.

— Пока нет, — покачал головой хирург. — Как только появится такая возможность, мы вас пригласим.

Казалось, ожидание будет вечным.

Наконец родственников впустили к Джейсону. Они вошли в палату интенсивной терапии, словно в тумане, и увидели тело, утыканное бесчисленными трубочками и капельницами и окруженное какими-то аппаратами. Конечно, теперь и речи не могло быть о том, чтобы Джейсон поднял палец.

— Он в коме, и мы боимся, что поврежден его мозг, — начал объяснять кто-то из медиков. — Нам не удается установить с ним контакт. Мы задавали ему вопросы, он молчит, пожимали руку — никакого ответного движения…

Всю ночь Майк, Патти и Джули урывками дремали в приемной. На рассвете они вышли на улицу посоветоваться. Ранним утром солнце уже грело вовсю, но не могло разогнать холод в их сердцах. Это был день черного отчаяния.

Патти уже пришла в себя и знала, что нужно делать. Она должна была оставаться рядом с Джейсоном, сколько бы времени это ни заняло. Тогда она приняла одно из самых сложных решений в своей жизни; впрочем, в свете происшедшего оно было простым и очевидным. Патти решила оставить работу и передать своих пациентов другим специалистам.

Ее пациентами были дети и взрослые, страдавшие серьезными нарушениями. И Патти любила свою работу. Она сотрудничала с психологами, медсестрами, терапевтами и физиотерапевтами. Но сейчас она нужна Джейсону. Патти собиралась быть с ним, пока он не поправится настолько, чтобы можно было забрать его домой. Это означало, что ей придется отказаться от собственного дела, которому она отдала сорок лет жизни. Патти рассказала Майку, что у нее на душе.

Это решение было еще более сложным, чем может показаться на первый взгляд. В тот период у родителей Джейсона не было других доходов, кроме заработка Патти. С 1987 года, когда рухнул техасский рынок недвижимости, Майк и Джим Лейк-старший вкладывали все заработанные деньги в бизнес, а это означало, что они не могли взять себе ни цента. Однако Майк, ни секунды не колеблясь, одобрил решение Патти. Они понятия не имели, как будут жить дальше — просто знали, что поступить нужно именно так.

После мучительной бессонной ночи, когда Джейсон, искореженный, переломанный, лежал в коме, Майку позвонил его компаньон. Джим Лейк-старший тоже был в больнице — ему должны были сделать операцию по пересадке сердца. Но до него дошли слухи о несчастье, случившемся с Джейсоном, и он решил позвонить.

— Майк, я просто хотел тебе сказать, что мы в офисе обо всем позаботимся, — произнес Джим, задыхаясь. — Оставайся с сыном сколько потребуется, пока все не уладится. Его жизнь сейчас важнее всего. Удели ему время и не торопись возвращаться. Это приказ!

Майк чуть не расплакался. Кем был Джим, чтобы ему приказывать? Но именно в тот момент их семье был нужен такой верный друг.

Глава четвертая

Джим Зигфрид подъезжает на своем «крайслере» к многоквартирному жилому комплексу: сто сорок четыре почти одинаковые квартиры с видом на холмистый пейзаж. Местность тут абсолютно не городская. Холмы, зеленые массивы и дорожки парка «Сикамор-каньон». «Я живу в лесной чаще на краю света», — говорит порой Джим. И он точно знает, что Нэпалу здесь очень понравится.

Двор у Джима несколько отличается от соседних: он занимает площадь двенадцать на двенадцать метров и почти полностью забетонирован. Здесь много пологих спусков. Они нужны для того, чтобы легче было передвигаться. Выбравшись из фургона, Джим не смог бы попасть в дом, если бы там была обычная лестница: в инвалидной коляске по ступенькам не проедешь.

Все по порядку. Сначала главное. Джим показывает Нэпалу его новый дом. Места здесь не так уж много, поэтому любопытный комочек быстро успевает все осмотреть. По оценкам Джима, много места Нэпалу не понадобится. Джим живет один. Или, во всяком случае, жил один. Теперь все изменилось. Теперь их двое: Джим Зигфрид и Нэпал Второй. Но мужчина не забывает о том, что этого третьего щенка, взятого на воспитание в СПНВ (перед Теренсом была еще одна собака), ему придется выращивать целиком и полностью самому.

Познакомив Нэпала с домом, Джим показывает собаке место для питья и приема пищи — прямо возле черного хода. Именно там он кормил и поил двух предыдущих собак. Других домашних любимцев у Зигфрида нет. (Хотя, конечно, и Нэпала нельзя назвать домашним любимцем.) Тут просто нет места, чтобы разместить кудахчущий, чирикающий, пищащий, мяукающий и лающий зверинец. Да и вообще — за порогом полно койотов, кроликов и рысей.

Джим на коляске подъезжает к кладовой и берет пакет с кормом «Eukanuba». Поставив пакет на колени, мужчина приближается к кухонному шкафчику, выдвигает ящик, достает ножницы и разрезает упаковку, из которой доносится насыщенный мясной запах сухого корма.

Джим смотрит на Нэпала.

— Ну что, малыш, перекусим?

Он похлопывает по упаковке у себя на коленях.

— «Eukanuba». «Eu-ka-nu-ba». Понял? Еда для Нэпала.

Мужчина показывает на себя.

— А я — Большой Джим. Я ни в коем случае не буду это есть. Правило номер один для тебя: ни в коем случае не есть человеческую еду. Ни в коем случае. Никогда. Это один из главных запретов. Понял?

Нэпал сидит перед Джимом и невероятно внимательно смотрит на него своими большими глазами. Вид у щенка такой, что устоять перед ним просто невозможно. Он слегка шевелит ушами, словно говоря: «Послушай, Большой Брат, повтори мне это».