– Скажи же хоть что-нибудь, Мэгги? О боги, как же странно называть тебя так!!!
– в голосе юноши слышалась мольба.

– Как давно ты узнал меня, В-вэйн?
– она пришла к какому-то отрешенно-спокойному состоянию.

– Почти сразу... Я, правда, не сразу поверил себе, но знаешь ли... столько лет прошло - он немного замялся, Мэг интуитивно поняла причину:

– И я стала такой...
– в её голосе слышалось отвращение.

– Прости - добавила она после минутного молчания.

– Что? За что, Мэдж?
– всё-таки, он не мог называть её иначе.

– Я ведь предала нас... наши мечты. Наши клятвы. Помнишь?

– Я помню.

Сколько же боли всего в двух словах!

– Мне так жаль...
– она глухо зарыдала от боли и стыда, уткнувшись своим курносым носом в его плечо. Он гладил её волосы, те самые жесткие, непослушные, рыжие. И не мог сдержать слёз счастья. Их клятвой были слова: "вместе до конца". И вот, в конце они вместе.

14.

"Знания всегда чего-то стоят. И когда исчезает прочее, знания самая надёжная валюта". Слова дедушки прочно засели в его мозгу.

"Знаешь, сынок, жизнь-то штука дивная, как не крути. Случается порой в ней и такое, что никому даже не снилось. И только знающий человек может быть готовым ко всему".

Через всю юность Освальд пронес в себе эту цель - быть готовым ко всему. Противоречивая натура, авантюриста-зануды, так и не нашла признания. Многие называли его дурачком, малохольным, умалишённым. Очень скоро Освальд понял - они не нужны ему, эти многие. Он абсолютно ничего к ним не испытывал, даже к своей семье.

– Кто научил тебя так управляться ножом?
– спросил его однажды Вейн.

– Сам научился.

Когда то же спросил солдат, ответил:

– Дед научил, когда я еще совсем ребенком был.

Виктору он объяснил, что ходил на курсы спецподготовки.

Ложь никогда не была слабостью Освальда, но ему настолько всё равно было, что ответить, что делал он это под настроение. Ведь любой ответ в его случае был правдой.

Таким был лишь он, Освальд Дрэйк, отважный трус, красивый урод, знающий глупец. Кем быть и когда - неважно ведь. Когда ты знаешь так много, как знал Освальд, ты становишься никем, становишься секретом самому себе. Твоя собственная память стирает границы собственного "Я"

15.

Поднялся, подошёл к окну, вышел из себя. Злость, дикая животная ярость рвалась наружу, просачиваясь сквозь поры.

Можно ли уничтожить прошлое до конца? Стереть бы с ума последнее воспоминание и уйти. Уйти прочь из этой комнаты, страны, мира. Но можно ли? Как можно...

– Бегут только слабые, сильные - стоят до конца.
– Губы шёпотом повторяли слова отца, произнесённые, прежде чем он ушёл. Честеру было восемь.

А что было после? Подворотни, голод, пьяная беззубая улыбка матери, от которой тошнило, вонючие потные отчимы, что менялись один за другим, как пассажиры в метро. Сцепив зубы и сжав кулаки он стоял, стоял до конца, чтоб доказать - он сильный, сильнее, некогда бросивших его и предавших его доверчивое детское сердце. И каждый раз, смывая с рук кровь после очередной драки, он, с отвращением чувства собственной слабости, глухо рыдал в ванной. Себя ему обмануть не удалось. Себе в морду не дашь.

И только ей он не стал ничего доказывать. Словно варвар держащий в грубых мозолистых руках хрупкую фарфоровую статуэтку тонкой работы; не сила, а нежность была её единственным языком. Её он любил. Но поздно понял все нюансы.

И теперь лишь воспоминания, являясь сквозь кошмары, душили его по ночам.

"- Ты говоришь, я прекрасен?

Честер рассмеялся свободно и искренние, гусиные лапки, сформировавшиеся возле его глаз, на мгновение изменили выражение вечно напряженного лица. Он всматривался в красивое лицо своей подруги и никак не мог понять, что за странное ощущение тлеет в душе под её взглядом.

– Совершенно прекрасен!
– выпалила Джесс - Сомнений нет!

Она говорила эмоционально, однако весь её вид выражал крайнюю серьезность. По началу, Честеру это казалось сплошным розыгрышем, устроенным для него, впрочем, самим провидением, ибо больше никому до него дела нет. И, если бы не уверенность в собственном одиночестве, ненужности, непричастности к чей-либо жизни, он бы вряд ли поверил. Однако, её довод лишал воли своей бескомпромиссностью.

– Я люблю тебя, Честер.