– Они скорее всего заперты, - вздохнула Маша.
– Не здесь, так у нас. Окажемся в ловушке...

– Оказавшись у нас, мы сможем позвонить, - парировал Мишка.
– Тому же Даньке. Приедет, вскроет замок. Он сможет.

– Нуууу... может быть. А что мы ему скажем?

– Придумаем что-нибудь, - отмахнулся Мишка.
– Главное - дома будем!

Перед тем, как уйти в город, вышли на перрон. Он был совсем коротким и низким, дощатым - никаких высоких платформ. Пустая станция, гораздо меньше той, к какой ребята привыкли, расстилалась перед ними. Чуть левее окон буфета над жестяным лотком торчало несколько краников, над которыми красовалась белая надпись "Кипяток". В центре фасада деревянного здания вокзала висела табличка со знакомым названием, ниже значилось - "Кир.ж.д."

– У нас разве не Октябрьская железная дорога?
– удивился Мишка.

– Сейчас Октябрьская. Раньше была Кировская, - рассеянно отозвалась Маша, глядя вдоль рельсов, в сторону Ленинградской горловины, где стояли смешные решётчатые столбы семафоров с опущенными крыльями.
– Какая маленькая станция...

– А ведь она уже тогда была узловой, - сказал Мишка.
– Питер, Москва, Мурманск и Вологда. Все четыре направления...

– Неудивительно, что фашисты так хотели взять город, - вздохнула девушка.
– Ключ ко всей транспортной сети...

Мишка хотел было ответить, но поперхнулся и застыл на полуслове. С того места, где он стоял, был хорошо виден только что покинутый ребятами зал буфета.

За столиком у окна сидел человек в тужурке с петлицами. В руке он сжимал гранёный стакан и отрешённо смотрел куда-то вдаль, словно сквозь ребят, не видя их. На столе рядом лежала фуражка со скрещёнными молоточками вместо кокарды. Железнодорожник?

Мишка ткнул Машу локтем, та обернулась и тоже застыла. Человек продолжал смотреть вдаль, на его щеках пролегли тяжёлые складки.

– Опять, - тихонько прошептал Мишка.
– Как там, на мосту...

Осторожно, боком-боком, держа наизготовку обрез, который, впрочем, так и не зарядил, он переместился к входной двери. Стараясь не шуметь, вошёл внутрь, метнулся в буфет...

Помещение было пусто. Ойкнула Маша сзади, и Мишка почувствовал волну какой-то странной усталости.

– Поехали, Маш... Давай попробуем поискать в "полтиннике".

Велосипеды, просто прислонённые к стене со стороны привокзального сквера, оказались на месте. Впрочем, что им сделается... хотя, уже дважды встречались люди.

А люди ли?

У Мишки создалось ощущение, что скорее уж какие-то призраки, фантомы - словно частички памяти этого мира складываются в такие вот образы, появляющиеся то тут, то там.

Он искренне понадеялся, что эти образы безвредны... для визитёров.

Ребята шли, ведя велосипеды - ехать по мощёнке, особенно озираясь по сторонам, оказалось не очень-то удобно. Город в этом месте казался каким-то перекошенным - видимо, оттого, что старый вокзал стоял намного левее нового, если смотреть со стороны города. Впрочем, вон там, чуть дальше, должна бы идти Профсоюзная улица - кто знает, как она тогда называлась... Возможно, так и называлась - очень уж старинное название.

Мишка предложил срезать угол через рощицу, благо были видны тропинки - явно люди тут ходили, и часто. Наверное, железнодорожники ходят на работу... Уже потом тут сделают сквер со скамеечками. А деревьев нет и в помине, хотя роща должна бы разрастись... Неужели всё спилили и выкорчевали? Это вообще то место?

Шедшая чуть впереди Маша остановилась, и Мишка подошёл к ней. Да, то самое место...

Под деревьями стоял простенький обелиск - дерево, фанера. На вершине - звёздочка на штыре. Могила огорожена невысоким заборчиком - покрашенным, значит, за могилой ухаживают...

Фамилия на обелиске стояла знакомая, как и год гибели совсем молодого парня-железнодорожника - 1918. Погиб на войне с белофиннами... Мишка не очень любил историю, но помнил, что вдоль железнодорожной ветки, идущей на Мурманск, разгорались жаркие бои - и с немцами, и с финнами, внезапно обрётшими независимость от Российской Империи... Словно повеяло холодком - там, дома, где на этом месте лежала гранитная плита, а вокруг на скамеечках в погожие дни грелись мамаши с колясками, события давних лет казались чем-то нереальным, почти сказочным, а тут этот фанерный обелиск выглядел ещё не как мемориал - а именно как могила... могила того, кто так и не дожил до мирных дней.

Маша поёжилась, хотя было совсем не холодно.

– Миш... Это ведь та война, которая была после октябрьского переворота, да?

Мишка мрачно кивнул и заторопился к выходу из рощи. Солнце ушло, мрачноватая погода навевала соответствующее настроение.

– Мы ту, старую войну совсем не помним, - словно сама с собой, говорила Маша.
– Когда мы говорим "война" - мы ведь всегда думаем о той, Великой Отечественной... а сколько людей погибло раньше?

– А вот тут люди ещё помнят, - задумчиво сказал Мишка.
– Потому что Великой Отечественной ещё и не было...