Шрифт:
После обеда они долго бродят по египетским залам Лувра. Фотографировать разрешается, но желательно без вспышки. В благоговейном изумлении Ксения взирает снизу вверх на сокологолового Гора, а Гор с высоты своего постамента снисходительно взирает на нее. Длинный ряд стоящих вертикально саркофагов наводит на мысли о мумиях, которые возвращаются. А великолепная Сфинкс, [7] когда-то возлежавшая у входа в чью-то гробницу, а теперь охраняющая переход из одной галереи в другую, все еще способна вызвать легкую дрожь ужаса, смешанного с восторгом.
7
Сфинкс (Сфинга) – в греческой мифологии дочь Эхидны и Тифона (по другой версии Эхидны и ее собственного сына Ортра, пса Гериона, убитого Гераклом), чей образ символизирует загадку и страх. – Примеч. авт.
Поклоняюсь тебе, о Амен-Ра, ты, кто опирается на Маат. Ты проходишь небом, и каждое лицо видит тебя. Ты непознаваемый, и никакой язык не может описать твой облик. Ты слушаешь ушами своими и видишь глазами своими. Миллионы лет прошли над миром. Я не могу назвать числа тех, через которые ты прошел. [8]
Наконец Ник обессиленно опускается на широкую скамью в простенке между окнами.
– Ты не устала?
– Нет, – отвечает Ксения, продолжая кружить по залу. – А ты?
8
Из «Папируса Хунефера», Британский музей, № 9901. Уоллис Бадж. Египетская религия. Египетская магия/Пер.: «Новый Акрополь».
Взгляд Ника прикован к ее туфлям на высоком каблуке.
– А я что-то уже ни рукой, ни ногой…
– Слабак!
Горькая усмешка на его красивых губах.
– Мне уже приходилось это слышать.
– О! – спохватывается Ксения. – Извини. – Глаза ее жалобно округляются. – Я не то хотела сказать…
– Не важно. Иди сюда. Посиди со мной рядом.
Они сидят вдвоем в музейном зале среди саркофагов и каменных изваяний древних египетских богов. Скудное освещение способствует возникновению разного рода фантазий, от которых мороз по коже. Сгустившиеся по углам тени выглядят бездонными провалами, туннелями, ведущими в иные измерения. Шагнуть туда и оказаться неизвестно где, неизвестно кем. Отрешиться от реального настоящего с его суетой и бесконечными проблемами. Прожить чужую жизнь под покровительством чужих богов…
Ты проходишь через необозримые пространства, и требуются миллионы и сотни тысяч лет, чтобы их пройти; ты проходишь через них с миром и пролагаешь путь свой через водную пучину к месту, которое любишь; ты делаешь это в одно мгновение, а потом останавливаешься, заканчивая часы.
– Почему раньше не сказал?
– Не было необходимости.
– А сейчас?
– Сейчас мы с тобой… – Он сделал широкий жест, охватывающий весь гостиничный номер с набором стандартной мебели и развешанными, расставленными, разложенными повсюду личными вещами его обитателей. – Сейчас ты имеешь право знать.
– Понятно, – пробормотала Ксения, не понимая ровным счетом ничего.
И вот она сидит, поджав ноги, в большом мягком кресле и перелистывает толстую, изрядно потрепанную тетрадь в коричневом переплете. Не дневник, всего лишь тетрадь стихов. Поначалу она даже перепугалась, решив, что Ник вообще никогда не расстается с этой реликвией. Ничего себе братская любовь! Но он успокоил ее. Все совсем не так. Тетрадь хранится дома, в ящике письменного стола. Он взял ее, чтобы показать Ксении. Лада писала стихи с четырнадцати лет. И никто, кроме него и Каталины, этих стихов не читал.
Отпусти меня наконец на волю,В плену я твоем уже тысячи лет.Все тысячи лет с тобою я спорю,Все тысячи лет мне спасенья нет.Тысячи лет меня ты терзаешь,Топишь в морях, на кострах печешь,Тысячи лет ты мною играешь,За грош покупаешь, за грош продаешь.Ты резец, а я – молчаливый мрамор,Ты рука, а я – податливый воск,Я вулкан, а ты – бурлящая лава,Я провод, а ты – электрический ток.И каждый из нас обречен с колыбелиПополнить ряды нерадивых рабов.Ну что, не признала меня? Неужели?Ведь я – Человек,а ты – Любовь.Обреченная девочка, пишущая о любви. Ксения почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. О любви… Да что она могла об этом знать в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет?..
Ник плещется в ванной. Его рубаха и джинсы, в которых он завтра отправится в аэропорт, висят на спинке стула. Его наполовину уложенная спортивная сумка стоит у стены. Его ботинки… Ксения пробует подавить вздох. Ей хочется видеть все это в своей квартире. Чтобы эти ботинки сорок четвертого размера каждый вечер стояли в прихожей. Чтобы эта рубашка и вон тот шерстяной пуловер тоже выходили из дома только затем, чтобы вернуться, и Матильда усаживалась бы на них всякий раз, когда усталый хозяин в рассеянности ронял их на кровать.
Она все-таки вздыхает. Вздыхает раз, другой… Господи Иисусе! Ведь завтра снова начнется! Рассерженный голос Игоря в телефонной трубке, укоризненные взгляды матери, полный сумбур в голове.
Сказать ему?.. Да, и как можно быстрее.
Может, позвонить прямо сейчас?.. Ага, чтобы он с самого утра дежурил в аэропорту. Этого только не хватало.
Когда же это сделать?.. Да прямо по возвращении домой, как только переступишь порог! Ну, после того как разденешься, разумеется… И примешь душ… И разберешь чемодан… И…