– И все же что заставило его распустить руки?

Ксения тяжело вздохнула.

– Я назвала его козлом.

Отрывистый смешок.

– Ах вот оно что… Тебе следовало бы знать, моя дорогая, что существует определенная категория мужчин, склонных принимать это близко к сердцу.

– Да? Интересно почему?

– Потому что они козлы и есть.

– Я знаю, но он первый начал! – оправдывалась Ксения. – Он назвал меня сукой. Тупой сукой.

Руки Ника дрогнули на рулевом колесе. Машину чудом не вынесло на встречную полосу.

– Знаешь что, – мягко произнес он после паузы, – пожалуй, не стоит обсуждать это на дороге.

Дома Ксения первым делом сварила кофе, нарезала на тарелочку сыр, колбасу. Ник стоял у окна, повернувшись к ней спиной, и, судя по всему, был занят каким-то важным и неотложным делом. Куда более важным, чем ужин (или обед?) на скорую руку. Заглянув ему за плечо, Ксения с негодованием обнаружила, что он листает записную книжку ее мобильного телефона.

– Эй, что ты делаешь?

– Тридцать шесть пятьдесят… – пробормотал Ник, не отрываясь от дисплея, – Игорь… Это он?

– Да. Но что ты собираешься…

Ник уже набирал номер.

Игорь ответил без колебаний, поскольку решил, что звонит Ксения.

– На том же месте, – вполголоса произнес Ник. – Через час. Если ты не появишься, завтра номер и марка твоей машины будут фигурировать в хронике дорожно-транспортных происшествий.

Он повернулся и посмотрел на Ксению, застывшую с разинутым ртом. Она ждала, что он скажет что-нибудь, попытается ее успокоить, но он даже не улыбнулся. Молча прошел в комнату, сел на пол и замер в позе Будды – с неестественно прямой спиной и полузакрытыми глазами. Замер, как будто заснул. Ксения вспомнила все, что читала об этом у Патанжали. Яма и пранаяма… асана и самадхи… концентрация и контроль… Контроль за дыханием, контроль за сознанием. Союз Существования и не-Существования. Состояние уничтожения индивидуальности.

В полной растерянности она бродила по квартире, переставляла с места на место всякие мелкие предметы, по очереди хватала с полки то детектив, то любовный роман, но ни читать, ни делать уборку на самом деле не хотелось. Левая половина лица выглядела так, будто… да, собственно, так оно и было: ее использовали в качестве боксерской груши. Но к чему, к чему такая дикость? Ведь смысла в этом нет ни малейшего. Просто выпустить пар? Фу, как низко… как примитивно…

Без четверти шесть Ник вышел из транса. И это был уже совершенно другой человек. С затаенным ужасом Ксения следила за тем, как он подходит к зеркалу, смотрит на себя с циничной улыбкой, а в глубине сощуренных глаз вспыхивает холодное пламя. О чем он предупреждает себя, стоя перед зеркалом в своей темно-синей рубахе в полоску и, кажется, даже не думая о том, чтобы накинуть куртку? О том, что бежавшего с поля боя ждет расстрел? Что побежденный должен сделать себе харакири?

Неторопливым движением он снимает с запястья часы. Расстегивает золотую цепочку. Ксения закрывает глаза, чтобы не видеть… не видеть этих приготовлений. О боже! Если бы можно было посадить его под замок и никуда не пускать!

– Ник… – Она пробует сглотнуть, но рот пересох. – Это вовсе ни к чему, правда…

Его ровные брови угрожающе сходятся на переносице. Медленно он поворачивается, прикладывает палец к губам, кивает на прощание и… уходит. Уходит, не сказав ни слова. Кусая ногти, Ксения еще некоторое время топчется под дверью, прислушиваясь к лязгу лифта, стуку захлопнувшейся за кем-то двери, чьим-то голосам этажом ниже…

Полежи на кровати. Посмотри телевизор. Или позвони Светке, наконец.

Но ничего этого ей не хочется. Как назло, все окна выходят на парадный подъезд. Сбегать, что ли, к соседям? Но это будет уже полнейшая психушка. Одеться и выйти на улицу? Ага… мало тебе одного синяка…

Чтобы хоть чем-то заняться, она позвонила Ольге. Так и так ее следовало предупредить.

– Извини, подруга, но, кажется, завтра я снова не выйду на работу. Мой бывший поставил мне синяк под глазом.

– Твою мать! – с выражением сказала Ольга. – Он что, совсем охренел?

– Похоже на то.

– А ты? Надеюсь, вправила ему мозги?

– Оль, – сказала Ксения, – ты вообще-то его видела?

– Ну, видела пару раз.

– По-твоему, я могу справиться с таким мастодонтом? Да мы когда в постель ложились, я каждый раз думала, что уже не встану.

Ольга хмыкнула:

– Этот твой теперешний, кажется, не намного мельче. Сколько в нем? Метр восемьдесят пять?

– Вроде того.

– Ну а я что говорю? Хрен редьки не слаще.

– Слаще, слаще!

Тонкие косточки, легкое дыхание… волосы, щекочущие ее запрокинутое лицо…

– Эх, Ксенька, – вздохнула завистливо Ольга, – везет тебе на высоких мужиков! Не то что мне… сплошные доходяги…

– Так выйдешь завтра вместо меня? – спросила Ксения. У нее возникло ощущение, что они съезжают с темы. – А я постараюсь побыстрее привести себя в порядок.

– Базара нет. Звони, как поправишься. И это… не бери в голову. Он того не стоит.

Время, кажется, остановилось. Почесывая толстые щеки развалившейся на подушке Матильды и слушая ее рокочущее «мр-р-р», она закрывает глаза и снова видит величественный фасад церкви Сен-Жермен-л’Оксерруа, в XIV веке служившей королевской капеллой в Лувре. Церковь стоит на месте древнего языческого святилища эпохи Меровингов, и Ник с затаенной скорбью рассказывает ей историю этой династии – последней в Европе династии царей-жрецов.