Тихимъ и зачмъ-то таинственнымъ шопотомъ разсказала она во всхъ подробностяхъ свою бесду съ хорошенькимъ княземъ. Она ничего не перепутала и даже не прибавила. Но тмъ не мене, вслдствіе нсколькихъ штриховъ и оттнковъ, бесда эта въ ея устахъ приняла совсмъ новый характеръ. Изъ-за нея вдругъ выглянулъ ужасный человкъ, злодй и мучитель.

И этотъ ужасный человкъ, злодй и мучитель былъ, конечно, Аникевъ. Выходило достаточно ясно, что онъ и разорился-то съ единственною цлью истерзать сердце Лидіи Андреевны.

Именно такъ отнеслась къ этой печальной новости Варвара Егоровна.

– - C'est abominable!-- взвизгнула она и всплеснула руками.-- За что вамъ такое испытаніе, бдная моя? Вдь, это непростительно, ужасно! Только этого недоставало!

– - Только этого и недоставало!-- трагическимъ голосомъ повторила за нею Лидія Андреевна свою любимую фразу, и неудержимыя слезы, какъ въ ту минуту, когда Вово сообщилъ ей горькую новость, брызнули изъ глазъ ея.

Однако, она ихъ удержала и заговорила, прижимая къ глазамъ платокъ.

– - Но, вдь, вы понимаете, нельзя же допустить это... нельзя! Мн ничего не надо, я давно уже отказалась отъ всего... Не во мн тутъ дло, а въ Сон! За что же онъ ее нищей длаетъ?!

– - Да! Ужъ его отношеніе къ дочери!-- воскликнула Варвара Егоровна,-- Са n'а pas de nom... и онъ очень ошибается, думая, что все можно. Нашъ свтъ прощаетъ многое, смотритъ сквозь пальцы на всякій развратъ, но такое отношеніе къ своему ни въ чемъ неповинному ребенку, нтъ, на этомъ онъ оборвался! Знаете, когда я кому-нибудь разсказываю... что бы я ни говорила о немъ -- ничто не производитъ никакого впечатлнія; только и всего, что отмалчиваются, пожимаютъ плечами, говорятъ: «Ну да, конечно, это дурно, очень дурно», и въ то же время я чувствую, что это совсмъ не то, совсмъ не то, нтъ никакого возмущенія, слова и больше ничего! А вотъ какъ я скажу о Сон, сразу вс приходятъ въ ужасъ и васъ жалть начинаютъ. Ваша сила въ Сон, я вамъ давно это говорю...

– - Да, вдь, я же и не спорю!-- сказала Лидія Андреевна.-- Боже мой, Боже мой, что вынесла я въ жизни ради этой двочки! Никто въ мір не знаетъ, каково мн было. Я скрывала отъ всхъ... вдь, вы сами считали насъ счастливыми, примрными супругами и, помните, какъ удивились тогда... врить не хотли...

– - Еще бы!-- крикнула Варвара Егоровна.-- Какъ съ небесъ упало; онъ мн казался всегда такимъ хорошимъ, гуманнымъ человкомъ и, главное, человкомъ съ сердцемъ. Я всмъ такъ и говорила про него: вотъ семьянинъ, вотъ идеальный человкъ!.. Эти годы вашего молчаливаго страданія, я всегда всмъ на нихъ указываю... Потомъ, какъ ужъ это случилось, я, конечно, многое припоминать стала и поняла. О, онъ хитрый человкъ, онъ умлъ отводить глаза!

– - Конечно, умлъ!-- усмхнулась Лидія Андреевна, и по лицу ея пробжала злая гримаса.-- Я, разумется, молчу и теперь передъ всми. Я не изъ тхъ, которыя любятъ выставлять на показъ все некрасивое, всю грязь... Наконецъ, я все же ношу его имя; но иной разъ таить въ себ все тяжелое...

Она ударила себя въ грудь рукой и приготовилась плакать...

Варвара Егоровна кинулась къ ней, обняла ее, начала громко цловать.

– - Успокойтесь, голубушка, не разстраивайте себя, знаю я, какъ тяжело все таить, но себ знаю... Я, вдь, тоже таю не мало, моя жизнь не легче вашей, можетъ быть, еще ужасне. Но, вдь, мн-то, мн вы можете говорить все, вы знаете, какъ я люблю васъ... Довренное мн не пропадетъ, все равно какъ положенное въ государственный банкъ на храненіе...

Ей показалось, что она сострила, и она сама себ улыбнулась.

«Вотъ дура!» пронеслось въ мысляхъ Лидіи Андреевны.

Но это было совсмъ, совсмъ невольно, и тотчасъ же забылось.

Она глядла на круглое совиное лицо вдовушки, на ея влажные, быстро мигавшіе глаза съ дружескимъ довріемъ.

Она заговорила:

– - Отъ васъ не таюсь. Правда, иной разъ силъ нтъ молчать... Что меня убиваетъ, такъ это фальшь. Вдь, онъ самый фальшивый человкъ, какого можно себ представить! Подумайте только... Я на него молилась, я ему врила, какъ Богу, я считала его просто святымъ какимъ-то, готова была за нимъ въ огонь и воду... И все это только маска, вс его громкія фразы, вся его поэзія... Это человкъ безъ нравственныхъ убжденій, лнтяй и деспотъ. Къ тому же, поврите ли, иной разъ я поневол начинала думать, что онъ... что у него въ голов не совсмъ въ порядк...

– - Я это давно уже говорю, всмъ говорю!-- перебивая ее, воскликнула Варвара Егоровна.

Лидія Андреевна подняла глаза, и взглядъ ея случайно упалъ на довольно большой портретъ Аникева, не безъ цли выставленный въ этой гостиной. На нее, какъ живое, глянуло тонкое лицо артиста съ этой характерной прядью волосъ, непослушно падавшій на широкій лобъ. Свтлые глаза, своимъ загадочнымъ и строгимъ выраженіемъ, будто спрашивали ее: «Такъ я сумасшедшій?»

И она потупилась. Но тутъ же ее вдругъ охватила вся злоба, все негодованіе, вся жажда мести, которыя давно, давно ее душили.

– - Если онъ сумасшедшій, для него же лучше,-- сказала она:-- тогда ему есть хоть оправданіе. Нтъ, онъ не сумасшедшій, онъ просто-на-просто избалованный эгоистъ безо всякаго чувства! Онъ никогда, никогда не любилъ меня и не цнилъ. Ну, скажите, вы меня знаете, разв ужъ я въ самомъ дл такая дурная женщина? Разв я была ему плохою женой?!

– - Ахъ, что вы говорите!-- крикнула madame Бубеньева, опять принимаясь цловать ее.-- Ужъ относительно него вы чисты, какъ кристаллъ! Онъ былъ за вами какъ за каменной стною. Вы говорите «избалованный», да вы же первая его избаловали.