Шрифт:
Онъ хотлъ крикнуть ей, что она лжетъ, что его Соня не могла быть счастлива хать куда бы то ни было сегодня, когда она знала, что онъ долженъ придти къ ней. Ее увезли насильно или она такъ ужъ боится матери, что не смла выказать своего горя... Во всякомъ случа, она теперь несчастна...
Француженка опять поклонилась и съ любезною улыбкой выпорхнула изъ гостиной.
Безсильное бшенство охватило Аникева. Лидія Андреевна, какъ и всегда, побдила его, оскорбила, одурачила, и онъ уходилъ, подавляемый старымъ, вернувшимся кошмаромъ.
Но, вдь, этому будетъ конецъ; завтра он вернутся изъ Царскаго, и онъ добьется своего, увидитъ Соню, возьметъ ее... Возьметъ себ навсегда!...
XXVII.
Онъ прізжалъ нсколько дней подрядъ,-- по два, по три раза на дню,-- Лидія Андреевна и Соня не возвращались изъ Царскаго. Прошло шесть дней, онъ не видлъ Сони. Онъ просто съ ума сходилъ, не могъ ни о чемъ думать, не могъ никого видть, цлыми часами бродилъ по улицамъ, а возвращаясь къ себ, запирался и лежалъ, какъ мертвый.
Піанино не издавало ни одного звука, обдъ уносился ночи нетронутымъ.
Платонъ Пирожковъ сначала повсилъ носъ, шевелилъ усамъ и вздыхалъ. Потомъ онъ озлобился и, отпирая Аникеву двери, глядлъ на него съ ненавистью. Наконецъ, на шестой день, онъ не выдержалъ. Когда Аникевъ приготовился утромъ выйти изъ дому, онъ сталъ «собирать» его по обычаю, практиковавшемуся имъ съ незапамятныхъ временъ, благодаря чрезмрной разсянности Михаила Александровича.
– - Портфель съ деньгами взяли?-- спросилъ онъ глухимъ и унылымъ голосомъ.
Аникевъ ощупалъ карманъ.
– - Портсигаръ взяли?-- продолжалъ «дятелъ», еще уныле и глуше, неизмнные вопросы.
Портсигаръ оказался на своемъ мст.
– - Платокъ взяли?
Платка, какъ и всегда почти въ такихъ случаяхъ, не было.
«Дятелъ» принесъ платокъ; но при этомъ лицо его ясно выражало, что онъ вовсе не успокоился исполненіемъ своихъ обязанностей. Брови его поднялись, усы ощетинились. Подавая барину пальто въ передней, онъ многозначительно произнесъ:
– - Михаилъ Александровичъ!
– - Чего теб?
– - Что-жъ будетъ этому конецъ, сударь? Поглядите на себя... вдь, на васъ лица нту... вдь, вонъ на стол письма дожидаются... два письма ужъ пятый день дожидаются, а вы ихъ и не читали... Вчерась братецъ, Николай Александровичъ, прізжалъ, просилъ, чтобы вы безпремнно къ нимъ захали, а, вдь, вы то у нихъ, знаю я это, не были... Пора бы кончить, сударь... Христосъ съ вами... пожалйте себя... да и меня до грха не доводите.!.
Аникевъ разсердился.
– - Что ты тамъ мелешь!-- крикнулъ онъ.-- Оставь меня въ поко!
Онъ отворилъ дверь и сталъ спускаться съ лстницы.
– - Я запью-съ!-- мрачно и ршительно проговорилъ ему во слдъ «дятелъ», запирая дверь.
Аникевъ вернулся домой только въ обденное время, сталъ звонить и не могъ дозвониться. Пришлось ему сойти съ лстницы и искать со двора чернаго хода въ свою квартиру, о которомъ онъ до сихъ поръ не имлъ понятія. Наконецъ, онъ нашелъ его.
«Если этотъ болванъ заперъ дверь и ушелъ, что я буду длать?» -- съ новымъ ужъ волненіемъ подумалъ Аникевъ, отрываясь отъ своихъ мрачныхъ и спутанныхъ мыслей.
Но дверь въ кухню была не заперта. Печь топилась; однако, Платонъ Пирожковъ, превосходный поваръ, никогда не заставлявшій барина дожидаться обда, на этотъ разъ объ обд еще и не подумалъ. По столу была разложена сырая провизія. Тутъ же стоялъ полуштофъ съ водкой, далеко ужъ не полный.
Рядомъ со столомъ, на кухонномъ табурет, сидлъ «дятелъ», совсмъ свсивъ на грудь голову, такъ что виднъ былъ только длинный носъ его на фон желтыхъ громадныхъ усовъ, да растрепанные волосы.
При вход Аникева, онъ поднялъ было голову; но сейчасъ же опять опустилъ ее, и не трогался съ мста.
– - Что-жъ это такое? Ты и вправду напился, разбойникъ: -- крикнулъ Аникевъ.
Тогда Платонъ Пирожковъ поднялся съ табурета, пошатнулся и бокомъ, мотая носомъ, подошелъ къ барину.
– - Нтъ-съ, я еще не пьянъ,-- зашамкалъ онъ не своимъ голосомъ:-- я еще въ своемъ... то есть, ум, а только... тиранства, то есть вашего... терпть больше не намренъ... Обда то-есть нтъ и не будетъ, а пожалуйте мн разсчегъ немедля, потому я человкъ вольный...
Аникеву такая сцена была не въ новость; но онъ всякій разъ смущался духомъ и чувствовалъ большую неловкость, когда его «дятелъ», вообще непьющій, вдругъ напивался и требовалъ разсчета. Онъ хорошо долженъ былъ знать, по прежнимъ примрамъ, что изъ этого ничего не выйдетъ; но все же пугался, какъ передъ нежданной бдою.