– Сходи, пристыди братца, а то он уж больно нос стал задирать. Если не знаешь, как это делается - научу.

– Я сам могу научить. Налей ишшо.

Он сухо поздоровался, уселся без приглашения за стол в бараньей шапке, надвинутой на лоб, и тупо уставился на меня. Я лежал на кровати одетый и ждал, что он скажет.

– Ну, чо, ученый человек? почему ничего не сделано? Иде перегородка. Рази так относятся к матери родной?

– Ты ведь мог бы сделать, кум, это же так просто. Тут нужны руки и топор. Это такой пустяк!

– Если пустяк - сделай сам, - отрезал зять.
– Либо заплати. Тогда сделает любой, в том числе и я. Ты - барин, у тебя денег куры не клюют. Мы и так маме помогаем. Всегда, когда ей одиноко, она к нам приходит: тебя ведь нет. Ты все налетами, как красно солнышко появляешься и тут же исчезаешь, а ей живая душа нужна.

– Если вы ей помогаете, то, почему бы вам ни взять ее к себе недельки на две, пока не кончатся крещенские морозы?

– А ты свою сестру спроси, хочет ли она этого. Вы родные - договоритесь. Но ты свою сестру плохо знаешь, как я вижу. А потом мать спроси, хочет ли она этого? Не лучше ли ей дровишек прикупить, да перегородку нанять сделать? А что ты Митю посылаешь просто так, на словах? Хоть пятерку бы дал в качестве аванса, тогда другое дело.

– Кум, у меня сложилась тяжелая ситуация, дело в том...-, и тут я запнулся, что дальше говорить, не знал.

– Какая еще ситувация? Заплати деньги и дело в шляпе. А ситувацию выброси из головы. Ты ученый человек, у тебя денег - куры не клюют, а ты какую-то ситувацию мне суешь. Было бы у меня столько грамотности, я бы дворец построил, а не то, что какую-то паршивую перегородку. А, в общем, делай, как знаешь, ты ученый, тебе виднее, а мы народ темный. На нас где сядешь - там и слезешь.

– Ну и семейка, - сказал я с обидой в голосе, хотя где-то, в чем-то ты и прав.

На следующий день утром я побежал к двоюродной сестре Аксинье занимать пятерку на дорогу уже во второй раз.

– У нас получку задерживают, - стал я врать, поскольку никакого другого выхода у меня не было. Я должен был вернуться в Тячев в этот день во что бы то ни стало.

– Не стоило беспокоиться, братец, разбогатеешь,- отдашь. Знаем мы вас, ученых: в голове густо, а в кошельке - пусто. Самогоночки хочешь? угощу. Огурчик соленый, картошечка...своя, - чем плохо, а? Усе советская власть дала: ешь, пей, да смеши людей. Наш самый большой и самый богатый начальник, колхозный бригадир, сказал, что такой вкусной самогонки и такой вкусной женщины, как я, нигде нет. Честное слово, я не обманываю тебя. Теперь он у нас частый гость. Мужик он, правда, не ахти, но жить дает, не душит, как других. А мне что? с меня не убудет, правда? Это самая простая расплата. Задрала юбку и все. Не всякую женщину бригадир балует.

– Он тебе что-нибудь подбрасывает?

– А как же! натурой. Я ему натурой и он мне натурой, все как полагается.

***

Я тяжело переживал, что не способен сделать такой пустяк, как нанять человека, чтоб тот сделал матери перегородку в прихожей. Работыто там на несколько часов. А мать страдает. В большой комнате холодно зимой. А после установки этой злополучной перегородки, получится комнатенка два на два, чуть больше чем в могиле, где всегда тепло и уютно, только этого человек уже не ощущает. И тут я впервые понял, что сам-то я ничего не умею. Вдобавок ни инструмента, ни материала, а в голове один марксизм. Скоро перевалит за третий десяток, а я палку перепилить не могу: все мои способности полностью проглотил марксизм.

И в школе за нелегкий труд мне платят жалкие гроши, да еще требуют, чтобы я лгал на каждом шагу, туманил мозги подросткам. Но выхода просто не нет. Университетский значок ярко сверкает на груди, вызывая уважение окружающих. Не каждый знал, что учитель стоил столько же, сколько уборщица, у которой, однако же, были и привилегии. Уборщица могла управиться за два часа, а потом пойти и в другое место, где у нее тоже была такая же ставка 60 рублей.

***

Наступил день получки. День получки - это всегда праздник для советского человека. Мужики его праздновали одинаково: открывали бутылку и пускали по кругу, а потом открывали вторую. Некоторые потом приползали домой на четвереньках. Жены лупили их скалками, но все же принимали, отмывали, поили рассолом, укладывали в мягкую постель. Муж все же и отец детишек.

Многие жены шли на хитрость: дежурили у касс в день получки и тут же отбирали деньги у мужа, любителя православной. Это касалось больше рабочего класса, а всякий нищий советский интеллигент в день получки обязательно купит батон вареной или копченой колбасы и маленький торт для любимой жены, а то и бутылку сухого вина прихватит.

Я тоже ждал получки, и она у меня уже была расписана до копейки. Я только не предусмотрел расходы на выпивку и закуску среди своих сотрудников, как бы забыл, что еще не обмыл свой открытый урок, данный еще в прошлом учебном году.

Деньги принес директор школы Биланич.

– Ну, ребята, сегодня мы Виктора Васильевича привязываем к бутылке, - произнес он торжественно.
– Подходи, распишись в ведомости, тебе я первому выдам, так и быть.

– А сколько там?
– спросил я.

– Пять рублей тридцать девять копеек.

У меня пот выступил на лбу.

– Пять рублей? А жить на что? И еще сорок рублей у меня долгов.

– Как же так?

– А вот так. Кредит брал? Брал. А яво надо гасить.

– Пойду сторожем в колхоз.