Москва могла гордиться еще и тем, что в ее магазинах всегда была колбаса в то время как в других городах жители забывали, как она пахнет. Обещание Никиты, что в 1980 году наступит коммунизм, кануло в лету, весь идеологический бомонд копошился в безжизненных талмудах еврейского пророка Ленина, ставшего гусским.

Перед тем, как прибыть на Киевский вокзал, поезд замедлил ход, я прилип к окну и думал, что меня ждет в этом городе? Я уже знал, что в Москву все стремятся, что власти города делают все возможное и невозможное, чтоб преградить путь этому нашествию, как правило, проходимцев со всех концов огромной страны. Если заглянуть глубже, то можно было составить пропорцию: 5 иногородних на 1 москвича.

С другой стороны партийные боссы могли гордиться тем, что Москва это интернациональный город. Среди многочисленных приезжих были и такие, кто приехал в Москву и поселился, как к себе на дачу. Я же, абсолютно никому не нужный, сто процентный пролетарий, прошел все муки ада, прежде чем вписаться в это государство в государстве, найти уголок и работу, дающую право считать себя приезжим москвичом.

Меня встречали супруга и ее отец, худощавый, жилистый, невысокого роста человек, сверливший меня недоверчивыми глазами неясного цвета и иногда задававшего каверзные вопросы.

Мы тут же сели на метро. Я волочил тяжелый мешок, а Валя посматривала на меня все еще влюбленными глазами и скупо улыбалась.

– Ты привез хоть немного денег?
– был ее первый осторожный вопрос.

– Я много, кое-чего привез, а денег... у меня всего три рубля в кармане. Деньги - это такой дефицит, просто кошмар. Они как живые, сами выпрыгивают из кармана и катятся кудато, катятся..., не поймешь.

Гримаса удивления и разочарования передернула ее симпатичное личико. Она открыла губки, чтобы, что-то сказать, но ничего не сказала.

– Ты разочарована?

– Немного да, говорю честно. Я получаю всего 105 рублей на заводе, но это только ставка, а после всех налогов выходит 80 в месяц, это сам понимаешь, копейки. Отец работает на заводе Микояна слесарем и зарабатывает в два раза больше меня. У меня трудно проходит беременность. Это хождение по врачам, по аптекам, да и питание нужно более усиленное, не щи на костных бульонах.

Я уже знал, что основное отличие города от деревни в том, что в городе деньги играют такую же роль, как наличие кислорода в воздухе. Если кислорода нет, человек погибает. Если в городе нет денег, человек не жилец.

У шести подъездного пятиэтажного дома, сработанного из силикатного кирпича, автобус от станции метро "Сокол" притормозил, и мы выгрузили мешок и тяжелый чемодан. Я подал Вале руку, ей это понравилось: есть на кого опереться, выходя из транспорта.

– Надо было взять такси, - посетовал тесть.
– Напихал всякого барахла, а этого ничего здесь не нужно: в Москве все есть, были бы деньги, - ворчал он, недоверчиво посматривая на зятя, жмота, у которого, как ему казалось, заметно оттопыренный карман. Валя молчала, опустив голову. И мне сказать было нечего. Я схватил мешок, а в другую руку взял тяжелый чемодан и последовал за Валей ко второму подъезду.

– Я на пятый этаж не потащу, - сказал тесть, - а вы как хотите.

И он направился наверх.

– Постой здесь,- сказал я Вале, - я сначала отнесу мешок, а потом вернусь за чемоданом.

– Я так страдаю без лифта. Чем дальше, тем тяжелее вверх подниматься. Пятиэтажки специально строят, в них лифт не положен.

В небольшой двухкомнатной квартирке со смежными комнатами на пятом этаже коротала свой век семья Жарковых в составе трех человек.

Валя, несмотря на приятную внешность и покладистый характер, смогла выйти замуж только в тридцатилетнем возрасте и то за мужика из периферии, что считалось самым неудачным шагом в жизни, когда человек вынужден согласиться с неутешительным принципом: лучше что-то, чем ничего. Об этом мне напоминала постоянная грусть ее миловидного личика и не проходящая печаль черных глаз, сверкающих с каким-то укором под дугами густых черных бровей.

В этой хрупкой женщине было много мужества, чтобы не ожесточиться, подобно другим, и стойко переносить все тяготы жизни.

– Мне цена сто пять рублей, - повторяла она о себе часто, как будто цена человека измеряется только деньгами.
– Я думала, что ты будешь той стеной, за которую я смогу прятаться от сквозняков, но, похоже, этой стеной должна стать я. А я слишком непрочная стена для тебя. А тут еще ребенок. Как мы будем его растить?

Валю постоянно подзуживала мать. Она выбирала такие моменты, когда я сидел в крохотной комнатенке за тонким дверным полотном, и громко произносила:

– Много денег привез твой муженек? Чай тышши две, три? Чичас ой как нужны деньги и тебе и всем нам!

– Да что ты, мама? какие деньги могут быть у молодого специалиста, тем более у учителя? Ни стажа, ни опыта... перебьемся как-нибудь, - пыталась гасить материнский пыл Валя.

– Чаво, чаво? Он нячаво не привез? Енто совсем худо. Я, вишь, не работаю...один Ляксей Григорьич тянет лямку. Бяда, бяда! Что оно творится! Что ж ты за голяка такого замуж пошла? Где была твоя голова? Вот оно всегда так, када без родительского благословения, сломя голову в омут с закрытыми глазами бросаются.