– Папа, помолчи, пожалуйста, - с мольбой в лазах произнесла Валя.
– Вот ты всегда любишь испортить настроение людям. Не обращайте на него внимания, Василий Григорьевич.

– Давайте выпьем, проводим старый год, все же он был знаменателен рядом постановлений ЦК КПСС и Совета министров, - предложил хозяин и поднял рюмку с коньяком. Мы все поддержали тост. Только отец Вали сидел, набычившись.

Вскоре напряжение начало спадать, стрелки на часах близились к двенадцати, и на экране телевизора появился новый вождь Брежнев, чтобы поздравить счастливых советских граждан с новым годом и пожелать всем успехов в коммунистическом строительстве.

Все встали, поднимая бокалы с шампанским, а тесть, Алексей Григорьевич, демонстративно остался сидеть и объяснил свое поведение тем, что он не уважает ни Брежнева, ни Косыгина.

– Да и ты, братец, такой же! Все вы одним миром мазаны. Что, не нравится? Так слушай! Все вы чинуши, и ты в их рядах. Все вы врете, обещаете народу золотые горы. Все по своим меркам меряете. Но нас, рабочих, не обманешь, нам ваша трепотня до лампочки. Нам зарплату повышать нужно, а не языком трепать.

– А я-то причем? Я этих вопросов не решаю. Давай поговорим, о чем-нибудь другом. Все же мы очень редко видимся, - пытался уговорить брата Василий Григорьевич.

Но брат смотрел на него как на врага народа, а потом продолжил:

– Сытый голодному - не товарищ. Ты всегда слишком высоко нос задираешь. Ты ни разу ни в чем мне не помог. Бориса ведь мог пристроить. Чужие люди помогали, а ты в стороне остался. И теперь вот зятек приехал, кто его на работу возьмет, если у него учительское образование и партийного билета нет? Помоги ему устроиться, не то они вдвоем с дочкой мне на шею сядут. Уже сели. Докажи, что ты брат! А то все вокруг, да около. Партия, Брежнев, Косыгин, постановления, а делом заняться не хочешь, или не можешь.

– Все не так просто, как ты думаешь, - сказал Василий Григорьевич.
– Надо бы заполучить эту книжечку с изображением Ильича...

– А, ты всегда отнекиваешься. Мы тебе не нужны. Я - рабочий всего на всего, супруга, эта иждивенка, кроме кастрюль ничего не знает, ни на что не годится, а дочка замуж выскочила за голяка, - как сводить концы с концами, ну-ка подскажи, братец, министр России!

– Ммм, - промычал хозяин.

– Вот-вот, ты мычишь. Ты всегда мычишь, когда брату помочь надо. Пойдем отсюда, нам здесь делать нечего.

– Да посидите, чего уж там? Василь Грягорьевич, пристыди свово строптивого брата, - сказала Ксения Петровна.

– Да, Алексей Григорьевич, успокойтесь, не забывайте, что вы в гостях, а не у себя дома, - сказала Тамара.

– Да, дядя Леша, я тоже думаю, что вы ведете себя несколько пикантно, если не сказать вызывающе. А что касается вашего зятя, что ж! мужик он вполне симпатичный, но моя дорогая сестричка Валентина, прежде чем тащить в загс...голяка, сама должна была подумать, что она тоже такая же. Вот мы с Тамуськой другое дело, у нас папа - министр, а не слесарь какого-то там разряда. И нечего нам претензии предъявлять, устраивайтесь сами, мы здесь ни при чем. Жаль, что у тебя пузо торчит, сестричка, а то бы я твоего, как его, а, Володьку, у тебя отняла и своей старшей сестричке отдала, у нас бы ему жилось как в раю, - тараторила Юлия, будучи под мухой. Валя ничего не сказала, она достала платок, накрыла им глаза, склонив мне головку на плечо. Я хотел сказать им крепкое словечко, но воздержался. Эти люди из другой планеты, у них психология другая, они и меня считают всего лишь куклой, которую можно отнять, подарить старшей сестре, чтоб та поигралась и выбросила на помойку.

– Мне стыдно за моих родственников, - шепнула мне Валя на ухо.

– Цыц, козявки!
– громко произнес Алексей Григорьевич.
– Вот какие у тебя дочери, братец. Сучки. Сучки и давалкины. Каждая из вас по два раза замужем побывали. Иде это видано, братец - министр фигов. Будь моя воля...

Алексей Григорьевич все больше и больше наливался злостью, схватил нож, правда, столовый тупой, но сжимал его со всей силой, словно собирался кого-то пырнуть во имя справедливости

– Сам ты сук, - огрызнулась Юлия, хватая старшую сестру за руку и уводя ее в прихожую - курилку, где у них под крышкой столика хранились очень дорогие тонкие сигареты, после которых становилось весело и легко на душе.

– Ну, хватить шутить, - сказал Василий Григорьевич.- Злые шутки в начале года просто неуместны. Вам далеко ехать, а я тоже прилягу. Отдохнуть надо после напряженного труда.

Алексей Григорьевич поднялся первый и ушел в раздевалку, ни с кем не прощаясь.

Так рухнули надежды Вали на то, что родной дядя окажет помощь в устройстве мужа на работу.

4

– Ничего, - сказал я по дороге домой. - Будет день, будет пища.

Мы возвращались во втором часу ночи на такси, который нам заказал Василий Григорьевич, и сунул мне двадцать пять рублей так, чтоб его брат не видел, чтоб я мог рассчитаться с водителем.

– Здесь учреждений много. Кроме того, у нас безработицы нет. Опыт у меня уже есть. Лет восемь тому назад я ходил из учреждения в учреждение до тех пор, пока не устроился, - пел я жене глупую, фальшивую песню.

– Попытайся, - шептала мне на ухо Валя, - а то мои сто пять рублей, сам понимаешь: коту под хвост. Кроме того, после всех налогов, я получаю на руки восемьдесят, а иногда восемьдесят пять рублей - сорок аванс, сорок пять - в получку. Если бы по восемьдесят - хватило бы вполне на одного человека, а так...приходится поясок потуже затягивать, больше на костных бульонах сидеть. В Москве так много соблазнов: и туда и сюда хочется. Я в театре уже год не была. Если ты не сможешь найти работу, нам будет совсем плохо. А еще ребенок. Теперь я начинаю думать, что не надо было заводить ребенка, да и вообще не стоило затевать...