— Не подведём, батюшка царь! — вырвалось из доброй сотни грудей. — Будь и ты здрав!

Процессия стала подыматься по крутосклону в кремль. Пётр желал поклониться могиле Козьмы Минина-Сухорука в Спасском соборе, а заодно пройтись по кремлю, оглядеть, исправны ли его одиннадцать башен. Можно ли не любоваться кремлём, воздевшим над Волгой свои мощные стены и истинно богатырскую стать. Некогда грозный для пришлых врагов, он и теперь оставался неприступен, хотя врагов окрест давным-давно не было на сотни, а может, и тысячи вёрст. Держава распростиралась на все стороны света.

Пётр нашёл, что кремль содержится в порядке. Он поднялся на Часовую башню, на самый её верх — на смотровую вышку, называемую иначе Чердак для караула. За ним последовали немногие: чердак был рассчитан от силы на полдюжины караульных.

Ветер подвывал, будто скуливший пёс. Всё окрест было открыто взору: и светлые струи Оки, вливавшиеся в тёмные волжские воды, и вся флотилия, теснившаяся внизу на рябившей от ветра воде, и дальние заволжские просторы, и сельцо Гордеевка — владение Строгановых с церковью Смоленской Богородицы, на которую указал ему Сергей Строганов, один из новоиспечённых баронов, поместившийся рядом с монархом.

— Эк, славно! — сказал Пётр. — Однако что-то голова некрепка — кружит. Сойду-ка я вниз. Там ли государыня моя осталась?

Все торопливо стали спускаться. Екатерина была внизу, у подошвы. Она тотчас заметила, что её повелитель не в себе.

— Пойдём-ка, Катинька, в сон меня клонит и ноги нетверды. Опасаюсь. А вы все ступайте по своим делам, коли они у вас есть, — обратился он к свите. — Оклемаюсь, встретимся у владыки Питирима в соборе. — И, как бы оправдываясь, закончил: — Занедужилось...

Опершись на руку царицы, Пётр в сопровождении денщиков и Макарова, безотлучно сопровождавшего его, направился к хоромам Пушникова, где устроилась царская резиденция.

Екатерина была в своей стихии. С помощью дежурного денщика она освободила Петра от верхней одежды, уложила его и, отослав всех прочь, стала осторожно массировать голову, шею, грудь. Движения её были уверенны: в пальцах была не только сила, но некий целительный ток. Пётр закрыл глаза, вытянулся, и спустя несколько минут мускулы лица перестали подёргиваться, он вздохнул, и вскоре послышалось ровное дыхание: государь спал.

Спал он долго, проснулся освежённый, однако чувствовал некую слабость. Изволил пошутить:

— Пред восхождением на вершину. Вот завтра взойду, утвержуся, а далее покачусь вниз.

На следующий день предстояло торжество: государю исполнялось пятьдесят лет. Это была и в самом деле вершина: вершина жизни и вершина правления. За годы царствования Пётр преуспел в строительстве новой России, в расширении её пределов, в умножении её богатств, в признании её авторитета и могущества. Преуспел, как никто из его предшественников на троне. Преуспел, преодолевая отчаянное сопротивление родовитого боярства, духовенства да и простонародья. Опора его власти всё ещё была слаба, и сил её прибывало медленно.

Строгановы устроили торжественный обед. С утра с крепости палили пушки, город оглох от трезвона церковных колоколов, обыватель поначалу недоумевал и пугался: уж не объявились ли неведомо откуда татары либо другая нечистая сила. Но конные бирючи, охрипшие от крика, внесли успокоение: празднуется тезоименитство императора.

Отец Отечества, надежда Руси, Великий Преобразователь — застольные речи были льстивы и полны степеней превосходных. Пётр морщился, но молчал. Цена всего этого была ему известна. Истинных соумышленников за столами было всего ничего.

Когда хор хвалителей стал требовать ответного слова, Пётр поднялся и сказал:

— Бесконечно благодарствую. Но только за собою не ведаю столь великих заслуг. Ежели Господь продлит мои дни, то постараюсь хоть в малом успеть осуществить задуманное. О большем не дерзаю.

— Здоровье государя! Многие лета, государь!

Перестали жевать, стоя выслушали государево слово, стоя пили за здравие. Пётр наклонился к восседавшему напротив Апраксину, сказал вполголоса, так что за застольным шумом почти никто не расслышал:

— Прикажи тотчас же командам сбираться на суда. После сего жранья отплываем.

У генерал-адмирала глаза полезли на лоб: неужто в столь торжественный день государь намерен покинуть гостеприимный город и отправиться в путь? Но, зная норов Петра, поднялся и отправился рассылать вестовых.

Солнце пало на закат, а уж царская чета была на струге. Да и вся флотилия была готова к отплытию. На сходнях Пётр поманил князя Дмитрия к себе, спросил негромко:

— Не видел за столами Марьюшку. Не прячешь ли ты её от меня, княже?