Шрифт:
— Она мне неподвластна, государь, — развёл руками Кантемир. — Характер у неё твёрд. Не выходила — женские хвори одолели.
— Передай: желаю её видеть, однако чересчур много вокруг толчётся народу. Как только станет посвободней — навещу.
— Она понимает, — качнул головой князь Дмитрий.
— Верю. — И, повернувшись к капитану, приказал: — Убирай сходни, руль на стрежень, пушкари — пали!
Прощальный салют из трёх пушчонок глухо прогремел над речными просторами, над городскими слободами, взбиравшимися вверх по склону. Флотилия тронулась вслед за флагманом. У уреза воды топтались обыватели, томимые любопытством, хоть и успели за эти несколько дней наглядеться на царя и его подмастерьев, на безродную царицу Екатерину. О ней ходили разные слухи: что околдовала она царя чёрным колдовством, присушила, иначе можно ль объяснить, как простая баба нерусских кровей взобралась на царский трон да ещё подчинила себе всё царёво окружение. Нет, с нашим-то царём натурально дело нечисто. Неспроста он спознался с колдуньей. Он и сам, видно, не в законе зачат, слуга антихристов, а может, и сам антихрист — не зря в народе бают...
С крепостных стен рявкнули пушки. Царица и её дамы простодушно помахивали платочками, не ведая, каково судачат о ней на гостеприимном берегу Нижнего Новгорода. Пётр знал: наушники доносили. Злостные говоруны и говоруньи были схвачены и пытаны в Преображенском приказе. Кой-кому урезали языки, иные были сосланы в каторжные работы, кто куда, более в Рогервик на Балтийском берегу, где строился новый порт.
День на воде почему-то особенно долог. Отчалили засветло, и солнце, казалось, затеяло нескончаемое прощание. А когда сумерки стали сгущаться, флотилию ещё долго провожал торжественный закат, переменяя краски с розовой на багровую, на перистые лимонные мечи и нежную зелень. Потом горизонт закоричневел, и наконец всё угасло. Волга покачивала их, ровно колыбель, и сон был крепок.
Проснулись в виду села Лысково. Пётр сказал Екатерине:
— Сие село пожаловал я некогда имеретинскому царю Арчилу [61] за преданность престолу. Видно, его иждивеньем собор строен. А далее Макарьев монастырь — место знаменитое. Святые отцы тут ярманку приветили: купил-продал, всё едино, неси свою лепту в монастырь. Ежели обманул — грех замоли, ежели без обману — Господу угодил. Плывут с верховьев — пристанут, плывут с низовьев — тож. А плывут-то с товаром. Торг и завязался. А монахам — прибыток.
61
Арчил II (1647— 1713) — с 1661 г. имеретинский, а в 1664—1675 гг. — кахетинский царь, с 1699 г. жил в Москве.
— Неужли пристанем? — робко спросила Екатерина. Признаться, ей изрядно докучали хождения по церквам. Всюду одно и то же: гугнивые монахи, священники, припадавшие к руке, от которых несло застарелым потом, иконы, иконы, иконы, казавшиеся ей похожими друг на друга как две капли воды. По-первости она являла истовость почти фанатичную, желая показать, что всем своим естеством слилась с православием и что она верная дочь Православной Церкви. Мало-помалу рвение слабело, она вымолила всё, чего желала и о чём мечтала. Господь дал ей высочайшую долю: быть спутницей великого царя. Был ли то православный Господь или ещё лютеранский, она толком не знала. Начало было в лоне Лютеранской церкви, из коей она была безболезненно исторгнута. Такова, стало быть, была воля небес и пастора Глюка, её хозяина. А потом её приняла в свои объятия Церковь Православная. Она ей верно служила и ревностно молилась — святым угодникам Божиим, Богородице, Христу, всем-всем, кому положено. Но всему есть предел. Её повелитель, как она успела заметить, тоже остыл. Его всё более ведёт неистощимое любопытство...
— Надобно гребцов переменить да монастырь бегло обозреть. Глядишь, игумен и раскошелится — в казну деньгу пожертвует. Туга у них мошна, ой туга, — добавил он со смешком. — Вишь, какова крепость: капитал надёжно оберегает.
Это и была крепость, как, впрочем, все поволжские монастыри. Стоять ей против татар, оборонять от нехристей пути торговые да православный люд. Была она строена по всем законам фортификации, с мощными стенами и башнями, где гарнизон мог выдержать и отчаянный приступ, и долгую осаду.
— Всё в царствование батюшки моего ставлено, — заметил Пётр. — Много с благословения его строено, тиха была тогда Русь, оттого и дали ему благое имя — Тишайший. Долго поминать его с благостью будут.
Обозрение было и в самом деле беглым. Пётр спешил — свита за ним бежала. Игумену пришлось раскошелиться: пообещал за свой монастырский счёт поставить армии дюжину ластовых судов да загрузить их провиантом.
Пётр радовался. Впереди ещё немало богатых монастырей: не столь богатых, как Макарьев. Но и те свою лепту могут внести. Вот и казне облегчение.
— Патриарх Никон отселева родом. Был он здесь в послушниках, в иночестве, — рассказывал семенивший рядом с Петром игумен. — А в миру звался Никитою Мининым. Ещё монастырь наш благословил выходцев своих на святой престол: митрополита Суздальского Илариона [62] ; отсель и другой митрополит Иларион [63] — Рязанский, архиепископ Сибирский и Тобольский Симеон [64] . А близ батюшки вашего были здешние протопопы Степан Вонифатьев да Иван Неронов. А ещё Аввакум Петров, протопоп, сожегший себя вместе с верными, — скороговоркой частил игумен. И, охнув, отстал.
62
Иларион (1632— 1708) — настоятель Флорищевой пустыни, с 1682 г. митрополит Суздальский.
63
Иларион (в миру Иван, сын священника Анании) (161?—1673) — архимандрит Печерского монастыря, с 1667 г. митрополит Рязанский.
64
Симеон (160? — после 1677) — игумен Боровского Пафнутьева монастыря, архиепископ сибирский с 1651 г.
— Не сожегший себя, а преданный огненной казни за великие на царский дом хулы, — пробормотал на ходу Пётр, но игумен того уже не слышал.
— Мало я с чернеца стребовал, — огорчался Пётр потом. — Близ трёх тыщ крепостных у монастыря во владении, великие угодья ему пожалованы, рыбные ловли, леса. Мог бы и вдвое, втрое более пожертвовать. Ну да ладно, своё возьмём.
И снова потянулись дикие берега с редкими деревушками, то норовившими спрятаться в лесу, то лепившимися к воде, медвежьи углы, где и в самом деле медведи чувствовали себя привольно, на манер мужиков, и на глазах у флотилии плескались в воде, ловя рыбку на мелководье, до которой были великие охотники.