Аюка выставит своих всадников. Воины они, прямо сказать, никудышные, берут более страхом и числом. Однако как подсобное войско пользу окажут. И казне не в убыток: сами кормятся. Начальники их, нойоны и зайсанги, не ведают никакого воинского ругулярства, а потому всецело подчиняются приказам российских генералов.

— Старого хана надобно сколь возможно приветить. Ему уж, считают, три четверти века стукнуло — так сказывал сын его. Почтенный старец. И польза от него немалая. Князь Дмитрий по-ихнему небось тоже разумеет. Призвать его сюда.

— Вряд ли, государь, — отвечал Макаров, безотлучно находившийся при Петре. — Вовсе другое племя, иной язык, иная ж вера, нежели у татар и турок.

— Он человек высокой учёности, — возразил Пётр. — Берлинская академия де сьянс [70] почтила его принятием в почётные члены. Стало быть, суждение о сём предмете должен иметь. — И, не оглядываясь на Екатерину, добавил: — Пущай со всем семейством прибудет. При сём визите обяжи министров и воинских начальников быть, дабы честь хану оказать.

«Это он мне назло, — Подумала Екатерина, хотя ей было ведомо, что её повелитель николи никому назло ничего не творил. Он был просто выше зломыслия. — Назло велел звать Марью и Настасью. Но я стерплю — не такое сносила. Есть во мне то, что Марье не дано, — сила и терпение».

Пока царица готовилась встретить не только калмыцкого хана, но и свою опасную соперницу, из-за излучины показалась небольшая флотилия, вёзшая хана и его обширную свиту.

С борта флагманского струга «Москворецкий» тотчас бабахнули пушки, и эхо выстрелов глухо раскатилось по воде, отозвавшись на берегах.

— Давай музыку! — крикнул Пётр, хотя и без того музыканты уже раздували щёки. Он отчего-то развеселился — то ли потому, что предстояло очередное шумство среди однообразия их плавания, то ли в предвкушении свидания с ханом, от которого ждал многого.

Сходни были устланы красным сукном. По обеим сторонам выстроились алебардщики в парадных камзолах. Музыка гремела не переставая, более всех старались флейтисты, и визгливые звуки флейт перебивали даже медногорлых трубачей.

Но вот показалась процессия. Впереди в жёлтом халате и островерхой жёлтой шапочке, отделанной собольим мехом, шёл хутукту — наместник великого ламы, духовного владыки всех калмыков. За ним — сам хан Аюка, ведомый под руки сыновьями; процессию замыкали внуки и приближённые. Среди них был и уже знакомый Асан Шалеев, исполнявший обязанности толмача.

Аюка был стар, мелкие морщины, словно трещины, избороздили его лицо цвета печёного яблока. Он с трудом передвигал ноги и, приблизившись к Петру, попытался опуститься на одно колено. Но Пётр, вскочив, не допустил до этого. Отстранив сыновей, он легко подхватил Аюку под мышки и усадил в кресло.

Аюка забормотал что-то по-своему, по-калмыцки. Толмач перевёл: великий хан просит у великого царя руку. И когда Пётр протянул ему руку, Аюка поцеловал её. Пётр, по обыкновению, поцеловал хана в голову. В нос ему ударил запах прогорклого сала, которым были умащены жиденькие седые космы Аюки.

Церемония представления повторилась и у Екатерины: царице пришлось подойти к хану, дабы и он приложился к её руке и пробормотал короткое слово приветствия, которое, впрочем, толмач так и не перевёл.

— Князь Дмитрий, — обратился Пётр к Кантемиру, — ты, часом, по-ихнему не разумеешь?

— Нет, ваше величество, это чужой для меня язык. И хотя я наслышан об верованиях мунгалов и родственных им народов, но познания мои всё же слабы.

— Надобно расспросить ихнего духовного наставника, — предложил Толстой.

Пётр, любопытство которого простиралось чересчур широко, согласился. Но прежде надлежало закончить официальную церемонию.

Хана окружали его сыновья и внуки, рядом с ним стоял толмач Асан Шалеев в ожидании приветственного слова своего повелителя. Наконец Аюка заговорил, не вставая с места. Голос его оказался необычно звучен, клокочущие звуки вырывались из горла почти не прерываясь.

— Великий хан говорит, что он желал и продолжает желать вечно пребывать в милости великого русского царя, — • монотонно переводил толмач. — И его верность непоколебима, он готов служить великому царю, как служил прежде.

Пётр отвечал, что он ценит преданность и службу великого хана и в знак своего благоволения награждает его золотыми медалями с изображением своей персоны и в ознаменование побед российского воинства.

— Алексей, неси медали.

Макаров принёс двенадцать бархатных шкатулок. Аюка трясущимися руками раскрывал их одну за другой и с чисто детским любопытством разглядывал, вертя и так и эдак.

— Скажи: пущай оделит достойных из сынов и внуков. Внуки-то у него эвон какие вымахали.