«Господин лейтенант, можно задать вопрос?»

«Прошу вас».

«Ваши украли у меня карманные часы. Когда вы мне их вернете?»

Все молчали и с любопытством ждали ответа.

Очень юный лейтенант спокойно спросил:

«Итак, вы предъявляете мне счет?»

«Так точно», — ответил парень еще более нагло и вызывающе. Весь зал, едва сдерживая смех, напряженно ждал ответа.

Лейтенант сказал:

«Я родом с Украины. Вы, вероятно, знаете, что во всей Европе Украина — самый богатый хлебом край. Несмотря на это, во время оккупации мой отец умер там от голода. Моя мать погибла, когда сожгли половину нашей деревни. Мою сестру угнали в Германию на принудительные работы. Больше я о ней ничего не слышал. Мой старший брат погиб на войне, младший умер в лагере для военнопленных.

Теперь я возвращаюсь к вашему счету. Я требую: верните мне отца, мать, сестру, обоих братьев. Вы требуете, чтобы вам вернули карманные часы. Вы продолжаете настаивать на своем требовании?»

Молодой парень ничего не ответил. Кажется, он выскользнул из зала. Сразу стало тихо. Задали еще несколько вопросов, но теперь спрашивали в основном немолодые, сдержанные люди серьезным тоном, а на лейтенанта все смотрели с удивлением и даже с некоторым почтением.

Я описал Марии Луизе этот случай, но прошло три месяца — понимаете, три месяца, — прежде чем я получил ответ. Ответ был коротким. В письме речь шла совсем о другом.

Тем временем я познакомился с издателем, который печатал произведения французских, испанских и португальских писателей, и предложил ему перевести роман «Мулат». Предложение было принято. Он остался доволен моим пробным переводом, а я — его условиями. Я думал, что смогу теперь быстрее собрать деньги на дорогу для Марии Луизы.

Ответ на мое письмо, в котором я написал сразу и о деньгах на дорогу, и о встрече с советским лейтенантом, показался мне странно сбивчивым, словно его писали сразу три человека, перебивая друг друга. Но все-таки письмо пришло, а ее почерк был для меня ее портретом, к тому же я расслышал в этом письме нотку нежности: «Твоя жизнь и без того трудна. Я не хочу, чтобы из-за меня ты довел себя до болезни. Что будет, если ты заболеешь всерьез?»

Я успокоил ее: я здоров и чувствую себя крепким и сильным.

Шла подготовка к экзаменам, а по ночам я сидел над переводом…

Как мы и договорились, ночью я поднялся на мостик. Трибель и Барч должны были вот-вот подойти. Хоть я вырос в деревне и часто проводил ночи под открытым небом, мне показалось, что никогда раньше я не видел таких ярких звезд. Да, пожалуй, у нас и не было таких звезд, как те, что стояли сейчас над моей головой в этом южном небе. Если долго вглядываться в них, на черно-синем небе, не ограниченном ничем: ни кромкой берега, ни башней, ни горной цепью, возникает мерцающее кружение. Но еще сильнее кружится мерцающее отражение на спокойной, но вечно подвижной поверхности океана. Я не мог простить себе, что столько ночей провел не здесь, на палубе, а в каюте, пытаясь уснуть или утихомирить пьяного Войтека, либо болтал с Садовским, играл в шахматы с польским мальчиком, просто курил.

Трибель и Барч поднялись на палубу.

Барч очень хотел, чтобы я нашел на небе Южный Крест, который был виден в юго-западной части неба рядом с созвездием Кентавра.

Меня поразило, как хорошо разбирается Трибель во всем там, наверху. Полный смятения от событий, обрушившихся на него здесь, на земле, он с ясным пониманием толковал о звездном небе.

Он говорил:

— Раньше я представлял себе Южный Крест весьма величественным и был разочарован, когда учитель показал мне его на небе. Вот эти звезды — все вместе они образуют крест. Наверно, всем завоевателям виделось в них нечто непостижимое, захватывающее, виделся символ завоеваний, ждавших их впереди. По этим звездам направляли они свои корабли.

— Ну да, — сказал Барч. — Южный Крест стал приметой, по которой капитаны направляли корабли, и они вообразили, что само небо освещает им путь. Этот воображаемый свет сохранился в созвездии Южного Креста до наших дней.

— Он уже соскользнул вниз и скоро совсем станет невидим, — сказал Трибель. — Дома, на севере, я буду тосковать по этим звездам.

Я спросил:

— Почему? Ведь, если вглядеться по-настоящему, и у нас небо усыпано звездами.

— Я буду скучать именно по этим звездам.

Барч терпеливо объяснял мне, как можно от звезды к звезде добраться до Большой Медведицы.

Трибель еще раз вернулся к своей мысли:

— Представим себе, что конкистадоры плывут на корабле с юга на север, тогда они могут постичь необъятность вселенной только по звездам. Вот, наконец, и Южный Крест, ставший для них священным, остался позади. А после того, как они пересекут экватор, перед ними возникнет Полярная Звезда и то созвездие, что мы называем Малой Медведицей. Но допустим, что для этих конкистадоров ведущей звездой стала бы Полярная Звезда, тогда она превратилась бы в вечный символ. Впрочем, эти завоеватели, плывущие с юга, — плод моего воображения.

Барч на мой вопрос ответил, что он родом из Силезии. Там его отец был учителем в промышленной школе. Сам он учился в горной академии во Фрейберге. Возможно, он потому так интересовался звездами, что его профессия — горные недра.

На следующее утро Трибель подхватил меня под руку и увлек на наше обычное место. Он заговорил быстро и решительно, как бы желая изменить события, о которых собирался рассказывать:

— Густав, руководитель нашей группы, мог бы стать моим другом, если б я тогда доверял кому-нибудь по-настоящему. Но я погибал от любви. Иногда я бросался на другую сторону улицы — мне казалось, Мария Луиза только что свернула за угол. Каждый день я с волнением ждал вестей от нее. А если, как это и случалось все чаще, их не было, я не находил себе места и сердце мое разрывалось.