А есть еще «удав» — система труб отопления, по которой при помощи кружки можно общаться. Одна «хата» «подтягивает» соседнюю: если тот, кто хочет с тобой поговорить, находится не в соседней «хате», голос передается по трубе в разные концы тюрьмы. Только говорить нужно в кружку, плотно прислоненную к трубе, а слушать — в перевернутую.

А «ракушки», общение через раковины умывальников?.. Речь слышно очень хорошо. Я не знала точно, кто изобрел средства связи, но уверена, что этот человек сидел.

Наташка вместе со всеми всю ночь «стояла на дороге», развлекалась, хохотала. Под утро все завалились спать. Я лежала на верхней койке и наблюдала за Наташкой. Она сидела напротив меня, внизу, в зоне моей видимости. Но скоро я тоже задремала, повернулась лицом к стене. И вдруг меня что-то подняло с постели. Я вспомнила. Видимо, какой-то кадр запечатлелся в моем мозгу перед тем, как я заснула. И точно, Курица повесилась. Я соскочила со шконки и стала приводить ее в чувство.

— Глупая, что ты наделала?! Отсюда возвращаются, оттуда — нет! Самое дорогое у человека — это его жизнь. Неужели твоя жизнь стоит сто двадцать шесть рублей? — говорила ей я.

Если учреждение карательное, оно не будет миловать, сколько бы милосердных служащих в нем ни работало. Я сразу обратила внимание на то, что сотрудники милиции все разные. Среди них есть много порядочных людей, которые честно выполняют свой долг.

Наступило жаркое лето. День медицинского работника, мой профессиональный праздник. В этот день я находилась в ИВС в своем городе. В камеру зашла смена охранников, они выстроились, прочитали мне пламенную речь, поздравили с праздником, подарили новую алюминиевую кружку. Мне ее вручил Сережа и даже руку поцеловал. Оказывается, вот что случилось с ним, когда он был подростком. Возраст от 15 до 18 лет обслуживали терапевты, а не подростковый врач. Мальчик заболел, и я пришла к нему по вызову. В городе была эпидемия гриппа, все лежал и с высокой температурой. У Сергея тоже была температура. Я спросила: «А кроме температуры, что еще беспокоит?» Еще беспокоил живот. Я только посмотрела и сразу направила в хирургию, где ему прооперировали аппендицит. Мама Сергея тогда сказала: «Еще бы немного — и перитонит». «За эпидемией гриппа разглядеть аппендицит? Спасибо вам, доктор, вы спасли мне жизнь», — благодарил меня Сергей. Больных надо прежде всего смотреть. Пальпация, перкуссия, все, как учил учитель. Любить надо свою работу, любить больных, любить людей. Хотя это бывает иногда очень трудно. И сейчас я рада, что люди помнят меня, что благодарны за помощь и не отвернулись. Есть среди сотрудников милиции нормальные ребята, и они не должны отвечать за поступки других.

Закон — тайга. Прокурор — медведь. «Вопросы к прокурору есть?» Двери камер поочередно открывались и очень быстро закрывались. «Вопросы к прокурору есть?» — опять нет. Все это происходило в изоляторе временного содержания в городе Ж., как я начала потом его называть. Вопросов к прокурору не было ни у кого. Все знали, что вопросов прокурор не любит, потому что ответов на них не знает. А вот у меня всегда была масса вопросов: от санитарно-гигиенических до очень серьезных. Я их записывала на бумажку и задавала прокурору. Почему так затягивают суд? Почему меня до сих пор не освободили? Почему до сих пор не арестованы Кичигина с Шурукиной? В суде я заявила, что отказываюсь давать показания, пока не арестуют Кичигину и Шурукину. (Их продержали под следствием год, а потом выпустили: они дали против меня показания, полностью изменив первоначальные, и теперь гуляли на свободе.) Почему свидетели обвинения, которые меня в глаза не видели, находятся под давлением? Никто не свидетельствовал против меня, а я уже три месяца нахожусь в тюрьме. На каком основании? Меня нужно срочно выпустить. Я нахожусь в антисанитарных условиях. Почему не наведут порядок? Почему не потравят крыс?..

Иногда я задавала совсем неожиданные вопросы, из области римского права или дуэльного кодекса. Прокурор молчал. Сегодня я заготовила один-единственный вопрос, очень легкий, на мой взгляд. В каком году был принят Уголовный кодекс? И прокурор первый раз честно сказал, что затрудняется с ответом. Ребята-охранники хихикнули. Прокурор косо посмотрел на них, и через некоторое время мне приказали выйти во дворик. На этот раз все происходило не так, как обычно. Стояла жара, я была в шортах, майке, шлепанцах, и на лбу у меня оставались очки (я читала в камере). Очки мне приказали снять, что тоже показалось странным.

Во дворике меня уже ждала легковая машина. Я спросила, куда меня везут, ответили, что в больницу (мне недавно вызывали «скорую» из-за высокого давления, поэтому я не удивилась). Но когда я села на заднее сиденье машины, с двух сторон от меня разместились сотрудники милиции; это уже было странно. Машина выехала за пределы города, я поняла, что меня везут не в больницу, и снова задала конвоиру Ивкову тот же вопрос. В ответ он взял меня за волосы одной рукой, а ногой наступил на перемычку между наручниками. Моя голова оказалась на полу в машине. Как только я делала попытку немного подняться, он опять прижимал мою голову к полу машины, а ногой крепко удерживал браслеты.

Так мы доехали до Конышовки. Ивков разбил мне висок, выбил кусок зуба. Тело длительное время находилось в вынужденном положении и болело. Когда выехали в поле, он схватил меня за волосы и попытался выволочь из машины, но я изо всех сил держалась за железку в полу, к которой крепится ремень. «Сука! Сейчас ты будешь бежать, а я в тебя буду стрелять!» Голова моя начала падать вниз, тело стало безвольно-мягким, в ушах звенело.

Я очнулась, лежа на сиденье. Конвоир Ивков поливал меня холодной водой из пластиковой бутылки.

— Гони быстрей, а то не довезем! — кричал он.

Машина мчалась с огромной скоростью.

— Сука! Все знает, законы, конституцию, ты еще в ООН напиши или Николя Саркози позови на помощь!

— И напишу, и позову, и приедут!

— Нам дал задание прокурор, — заявил Ивков.

Такого я еще не видела. Такой жестокости, такого цинизма. Мне показалось, что я умираю. Собрав последние силы, я сказала Ивкову:

— Мои прадеды, священники, молились за меня. Ты перед Богом ответишь за это.