— Чего испугалась? — спросил Лазо, снимая с себя мокрую шинель.

— Где Борис?

— Едет сюда со своей сотней, а я прибыл в вагоне.

От сердца у Нюты отлегло.

— Ну поди сюда, — сказала она с облегчением, обратившись к нему на «ты», — дай-ка поглядеть на тебя! Батюшки, ты бы бороду немного подстриг, а то зарос, как леший. — Засуетившись по комнате, она добавила: — Ох, и какая же я недогадливая, забыла тебя поздравить с победой. Здесь только об этом и говорят.

— Где Ольга? — перебил Лазо.

— Уехала в Шашково. Она иногда забегает ко мне, гостинцы детям приносит. А где ночует, не знаю… И что это я тебя разговорами кормлю? Иди умываться и садись за стол, а я сейчас…

— Нюта, я сыт, — сказал Лазо. — Ты лучше постели мне, голубушка.

Лазо, пройдя на цыпочках в другую комнату, где спали дети Кларка, в первый раз за долгое время разделся и уснул.

Проснулся он чуть свет, бесшумно оделся и, достав из планшета листок белой бумаги, написал записку:

К утру тучи разбежались, и над городом засияло горячее солнце.

Лазо застал Матвеева в ревкоме. Он был озабочен и рассеян, но старался не выдавать беспокойства.

— Ты про телеграмму Центросибири знаешь, Николай Михайлович?

— Знаю, у меня ведь копия, — ответил Матвеев и в свою очередь спросил: — Когда приехал?

— Ночью.

— Где спал?

— У Кларка.

— И он приехал?

— Кларк еще в дороге. Сюда идут две сотни казаков, одной командует Кларк, другой Безуглов.

— Одну придется оставить в Чите… Не сегодня-завтра эсеры и белогвардейцы могут поднять мятеж в городе.

— Если нужна сотня, пожалуйста, — согласился Лазо. — Дня через два казаки приедут в Читу, но только прошу Безуглова направить ко мне без задержки. А теперь, Николай Михайлович, расскажи мне о положении на фронтах.

Матвеев пожал плечами и ответил:

— Признаться, у меня самого общие сведения.

— Все равно рассказывай.

— Ну так слушай! О восстании чехословаков ты уже знаешь. Командующий фронтом Муравьев изменил нам и поднял мятеж. В Мурманске высадился десятитысячный десант англичан. Он захватил Кемь, Сороку и движется на восток для соединения с чехословаками. Левые эсеры убили в Москве германского посла Мирбаха.

— Зачем?

— С провокационной целью. Они хотят вызвать войну между Германией и Советской республикой.

— Ну и дела, — озабоченно покачал головой Лазо.

— Это не все, — продолжал Матвеев. — В Костроме Чека раскрыла монархический заговор. Кавказские меньшевики объявили «независимость» Грузии. Адмирал Щастный подготовлял контрреволюционный переворот на Балтфлоте, но его успели ликвидировать. В Москве раскрыт заговор, возглавлял его какой-то «Союз защиты родины и свободы». Турция готовится к захвату Батума и Карса. Бакинские меньшевики и эсеры обратились к англичанам с приглашением прибыть в Баку. От Самары до Байкала растянулся мятежный чехословацкий корпус…

— Хватит! — оборвал Матвеева Лазо. — Куда ни кинь, повсюду клин.

— Так вот не медли, Сергей Георгиевич, и выезжай!

— Где же Центросибирь?

— Позавчера была в Верхнеудинске, а сегодня…

— Ясно, можешь не говорить. Немедленно выезжаю на фронт, а тебя прошу послать ко мне хотя бы десять коммунистов-политработников. И обязательно пошли Ольгу Андреевну Грабенко, она недели две как в губпартшколе работает.

— Пошлю.

Матвеев встал из-за стола и протянул руку.

— Чуть не забыл, — спохватился он, — у меня для тебя письмо, а от кого — не знаю.

Он долго рылся в ящике стола и, разыскав наконец два письма, протянул их Лазо.

— На вот!

Лазо взглянул на конверты. В первую минуту показалось, что письма от матери, но, присмотревшись, он убедился, что почерк незнакомый.

— Ладно, прочту на досуге, — быстро сказал он и поспешил из кабинета.

Командующий новым, Прибайкальским фронтом рад был бы встретить Рябова. И только подумал о нем, как позади раздался голос:

— Товарищ главком!

Лазо порывисто обернулся. Перед ним стоял Иван Рябов.

— Легок на помине. Как дела?

— Как вам сказать, товарищ главком, я и швец, и жнец, и в дуду игрец.

— Незаметно вроде, — с усмешкой произнес Лазо.

Чтобы замять разговор, Рябов спросил:

— Степан Безуглов жив?

— Завтра-послезавтра приедет сюда со своей сотней.

— Надолго?

Вместо ответа Лазо сказал:

— Пойдем-ка, друг, в сторонку!

Они прошли в конец коридора и уселись на скамью.