Тихо поскрипывали деревянные колышки уключин под взмахами вёсел. Дул встречный холодный ветер. Он точно притушил звёзды, и они едва поблёскивали. От промоин и камышей веяло гнилостным болотным запахом.

Мальчишки напряжённо вглядывались в темноту, ждали берега.

Вдруг Шура прошептал:

— Лодка течёт.

— Вычерпывай! — ответил Витя, не переставая грести.

И Шура начал торопливо вычерпывать ладонями, кепкой. Но ветхая плоскодонка всё равно быстро заполнялась водой.

Вспыхнул немецкий сторожевой прожектор, двинулся вдоль реки.

— Скорее, вплавь! — крикнул Витя, бросая вёсла.

Шура подхватил бамбуковую палку, и ребята нырнули.

Прожектор засек лодку, и тут же воздух загудел от снарядов.

Мальчишки плыли к своим. Одежда набухла, отяжелела. Течение реки сносило в сторону, затягивало в глубину.

Прожектор не уходит — показывает цель.

Воздух гудит, вздрагивает от снарядов. Вздрагивает и вода, белая от прожектора. Разлетаются совсем низко над головой брызги, перемешанные с осколками.

Шура и Витя потеряли друг друга. Но кричать, звать бесполезно: ничего не услышишь.

Обессиленные, оглохшие, они всё-таки доплыли до берега, где были свои. Доплыли с бамбуковой палкой.

Москва

Разведывательные данные, доставленные Витей и Шурой в Москву, в обломке старого удилища, имели исключительно важное значение.

Об этом сказал ребятам Никита Сергеевич Хрущёв, который в то время был секретарём ЦК Компартии Украины и занимался организацией партизанского движения.

Он лично знал многих николаевских партийных работников, поэтому расспрашивал Шуру и Витю очень подробно о «Центре», о диверсиях, о разведке, о запасах у партизан оружия, медикаментов и взрывчатки.

Поздний вечер. На московском аэродроме едва обозначены сигнальные огни.

Транспортный самолёт готов к отлёту: прогреты, заправлены моторы. В самолёт уложены грузовые парашюты с оружием, взрывчаткой, медикаментами и радиоаппаратурой.

Кроме Вити и Шуры, в кабине самолёта находится ещё радистка Наташа Кострова. Главный партизанский штаб направил её на работу в николаевский «Центр» для постоянной связи с Москвой.

Самолёт набирает высоту и ложится на заданный курс.

От высоты закладывает уши. Разговаривать почти невозможно, хотя мальчишкам есть о чём поговорить: незадолго перед вылетом они узнали, что Главное партизанское командование за выполнение боевого задания наградило их орденами.

Витя и Шура грызут печенье. Угостили Наташу, но она отказалась и продолжала дремать. Она весь день пробегала по интендантствам: ей хотелось побольше раздобыть запасных ламп и батарей для своей рации.

Задремали и мальчишки.

Их разбудил бортмеханик:

— Подлетаем к Николаеву. Приготовьтесь.

Открыли дверцу и сбросили грузовые парашюты.

Потом прыгнул Витя. За ним прыгнули Шура и Наташа.

Приземлились они в окрестностях Николаева.

Вскоре всё имущество было передано партизанам «Центра».

Мы никогда не забудем вас!

Мальчишек в закрытом полицейском автомобиле привезли в гестапо. Арестовали их по доносу предателя.

Сначала мальчишек допрашивал следователь Бирко.

Им выкручивали пальцы, не давали пить, прикладывали к телу горячее железо, били резиновыми трубками со свинцовыми наконечниками.

От них требовали, чтобы они назвали имена и фамилии подпольщиков.

Но мальчишки не называли.

Бирко отправил их к зондерфюреру Шлиффену.

Шлиффен сидел за столом в замшевой охотничьей куртке и в плотных жёлтых крагах.

Рядом на подстилке лежал доберман-пинчер.

— Отвечать! — потребовал Шлиффен.

Ребята не отвечали.

— Отвечать!

Голос зондерфюрера напрягается. Напрягается и доберман-пинчер.

— Vorw"arts! — приказывает Шлиффен.

Доберман-пинчер прыгает и валит на пол Шуру, прижимает зубами горло.

Переводчик тем временем поправляет подстилку.

— So, so. Noch kr"aftieger! — Шлиффен встаёт из-за стола и подходит к Вите. — Отвечать!

Тяжёлая, как болезнь, усталость сводит мускулы. От побоев путаются мысли. Зрачки в глазах зондерфюрера кажутся прозрачными.

Витя молчит.

Тогда Шлиффен командует собаке: