На заводе и впрямь трудятся не покладая рук. После визита министра директор выступил с речью прямо у конвейеров. Он призвал коллектив рабочих и служащих во что бы то ни стало выполнить план. И Рене отметил это в «молнии» — ибо теперь ежедневно выпускается «молния»: ТОВАРИЩ ДИРЕКТОР ОБРАТИЛСЯ К НАМ С РЕЧЬЮ, КАК ПОЛКОВОДЕЦ К АРМИИ ПЕРЕД ВЕЛИКИМ СРАЖЕНИЕМ. Все инженеры и техники из вспомогательных секторов переводятся в производственные цеха. Но теперь уже не в качестве технических консультантов, а как мастера и ремонтные рабочие. Приезжают бригады и с чешских предприятий «Теслы». Среди них — настоящие спецы, и это сразу дает себя знать: теперь куда оперативнее устраняются технические неполадки. Начинает выполняться суточный план, более того, оказывается, что можно даже наверстать упущенное, работай завод и в ночную смену. Но поскольку людей для третьей смены не хватает, то с середины июля обе смены удваивают свое рабочее время и поочередно трудятся по ночам. Рене иной раз наведывается в цех — ночные смены ему нравятся. Во всех отделах завода тишина — только в производственном цеху играет музыка, горит свет, бегут конвейерные ленты, а возле них производят свои операции девушки — движения их более усталые, чем днем, и эти их усталые движения как-то волнуют… Рене они навевают воспоминания о его ночных бдениях, когда, преодолевая усталость, он создавал свои наилучшие вирши. А впрочем, не пора ли ему опять что-нибудь написать?

Рене берет недельный отпуск, едет домой в Жилину и пишет длинную патетическую поэму.

В поэме он воздает хвалу трудовому порыву — ведь и работа над поэмой, он ощущает, как, в общем-то, приятен труд. Работа в заводской многотиражке, к которой он все-таки принуждает себя, не вызывает, конечно же, подлинной творческой радости. А как приятно писать ночью! То, что виделось, из окна до сумерек, куда-то внезапно исчезает, работаешь, работаешь, и вдруг все опять становится зримым — светает. Стало быть, о своей работе и а работе ночных смен Рене может писать синхронно. Он пишет, например:

Там

в стороне завод под крышею стеклянной

как дерево что вдруг

от твоего окна уходит

когда стирая очертанья ночь все

близкое отодвигает вдаль когда уже три

(Здесь Рене изысканно ломает строку, чтобы думалось, будто три часа ночи, сейчас и правда три часа, однако, читая дальше, понимаешь, что здесь имеется в виду и нечто другое.)

месяца как нескончаемым потоком шел брак

и дерзкие мужи

восстав внезапно поднялись

в ночные звездами рассвеченные смены

дно воздымается

и извергает все на берег

и вспять отходит

и снова на берег

и снова вспять

и вспять

на берег

(Рене в восторге, как повторением строк и постепенным их сокращением ему удалось передать ход борьбы рабочих «Теслы Орава» с трудностями — вплоть до того момента, когда снова стал выполняться план.)

Когда последнее окно в ночи

сольется с тьмой а на рассвете

(Ах, размышляет Рене, какие порой возникают забавные двусмысленности. Вот это, например: «в ночи соль льется», однако ж кто так прочтет?)

далекое подступит близ и дерево

что ночью удалилось от твоего окна и ты

уж думал что навеки с ним расстался

усталое приходит вновь с зеленой птицей

(Зеленая птица — символ этого прекрасного стихотворения, которое я сейчас написал, думает Рене. А что, если раззадорить собратьев по перу и именно сейчас, когда я написал такое прекрасное стихотворение, скромно сказать, что это еще ерунда, что я напишу стихи много-много лучше?) И Рене пишет дьявольски дерзкую строчку:

О если б однажды я выразил это стихами

Всю последнюю неделю июля Рене работает над поэмой и, закончив, несколько раз прочитывает ее. «Вот чудеса, — думает он, — я ведь особенно даже не стремился к тому, а моя поэма совершенно естественно ратует за идеалы нашего социалистического бытия». И Рене убеждается, что пишет он не по-другому, а так же, как и писал прежде, — столь же хорошо. Даже поклоннику из Сушиц не в чем будет его упрекнуть! Разве что в пафосе.

Но пока Рене работает над поэмой, разверзаются хляби небесные, и по радио наш поэт узнает, что началось наводнение. Даже в городе, в котором он живет и пишет, Ваг выступил из берегов и затопил Седлачков сад. Рене недосуг сходить туда посмотреть, но он не сомневается, что существует таинственная связь между его творчеством и наводнением. Может, к наводнению и он каким-то образом причастен. Обычно, когда он создавал нечто выдающееся, ливмя лил дождь. В нескольких строках поэмы он касается и наводнения.