Эта проститутка стала строить глазки моему мужу. Я спасла ее от опасности остаться в старых девах, привела ее в свой собственный дом, чтобы ей не пришлось жить в длинной тени паучихи, — и чем она отплатила за мою доброту? Тем, что попыталась увести моего мужа! Она была неблагодарна, но очень умна. Эта интриганка и потаскушка слонялась по кухне, разодетая с ног до головы в лучшее, что у нее есть, будто она была образцом домашней хозяйки. Каждый раз, когда она настаивала на том, что готовить будет она, я молча терпела безвкусные куски мяса, плавающие в водянистом карри. Потом однажды я увидела, как мой муж отбивает на столе для нее мясо. Она посмела просить моего мужа купить ей мяса и даже отбить его. Я сама хожу за покупками, но эта кокетка хитро заворожила моего мужчину. Я тут же увидела опасность, зная, как рассуждает женщина. Женщины куда более вероломны, чем мужчины. Что есть мужчина? Всего лишь ни о чем не подозревающее продолжение плоти, висящей у него между ног? Нет, настоящий хищник — это женщина.

Сердце женщины будто рот, полный длинных зубов. Каждый заканчивается острым кончиком, и все это мудро замаскировано красиво накрашенным личиком, мягким блеском, легкомысленно скрещенными ножками, легким, как шелк, дыханием, белым запястьем или открытым, идеально гладким затылком. Один за другим охотница вонзает свои зубы в неподготовленную жертву, и чем сильнее мужчина сопротивляется, тем более крепкой становится ее хватка до тех пор, пока она быстро не заколет его и не парализует до полного повиновения. Мой муж был очень красив, и она хотела, чтобы он достался ей. Он не знал об этих зубах, но только не я. Однажды вечером она украла мой лучший рецепт и попыталась выдать его за свой собственный прямо у меня на глазах. Какая наглость!

Это переполнило чашу моего терпения.

Эта глупая женщина мечтала о моем муже на белом коне, не зная, что в нем не было ничего героического. В этом мужчине нет и грамма нежности. Он будто самец льва, слишком эгоистичный и слишком величественный, чтоб быть способным любить. Такую мышку, какой была она, он мог бы прожевать и выплюнуть за несколько минут, так и не удовлетворившись. Она видела наши дикие ссоры и была убеждена, что мы с мужем враги.

— Нет, — сказала я ей в лицо. — Мы, я и мой мужчина, словно две половинки одних садовых ножниц, соединенные посередине, всегда кусаем друг друга и разрезаем пополам любого, кто станет между нами. Ты видишь, где стоишь в данный момент? — спросила я ее. — Между нами! Он у меня в крови, а я — у него. Иногда он так злит меня, что мне хочется налить кипящего масла в его пупок, пока он спит, или бросить его на съедение крокодилам, чтобы они переварили все, — кости, волосы, рога, копыта, кожу и его очки. Но в другой раз я ревную его даже к воздуху, которым он дышит. Почему-то я безумно ревную его даже к женщинам, на которых он смотрит по телевизору.

Нет, она не знала о моей страсти и представить этого не могла. Она стояла потрясенная и широко открывала рот, словно рыба, выброшенная из воды. Моя любовь, как пожирающее насекомых растение, которое живет плотью таких насекомых, как она. Даже когда я лечу к нему в безумном гневе, целясь в его глаза, или когда настраиваю против него его собственного сына Нэша, я все равно невероятно люблю его и никогда не отпущу. Он мой. Но все-таки моя любовь — это такая тайна, что даже мой муж, предмет моей неконтролируемой страсти, не знает об этом. Да, я очень быстро узнала, что моя любовь — это кнут, которым он может ударить меня, так что он продолжает жить в твердой уверенности в том, что я его ненавижу. Даже сам его вид.

— Убирайтесь из моего дома! — кричала я им до хрипа. Им обоим. Даже вид Джейана и его жалких ищущих любви глаз стал раздражать меня. Он вертелся вокруг этой сучки-интриганки, преданный, как безмозглый пес. Иногда мне кажется, что он даже пыхтел, как пес. Я дала им двадцать четыре часа, чтобы найти новое жилье. К счастью, им потребовалось и того меньше.

Как только я избавилась от этих двух пиявок, начались хорошие перемены. Лакшмнану удалось заключить сделку с каким-то китайским бизнесменом. Обычно они с легкостью надували мужа. Они использовали его, пока нужно было много бегать, а потом, когда подходил момент подписания документов, не считались с ним, деля доход только между собой. Он приходил домой, горько жалуясь, что единственное, в чем можно быть уверенным в китайце, — это его волосы. Я всегда выслушивала его обиды, залечивала его раны, но всегда снова отсылала его обратно. «Ты лев, король джунглей, вот и рычи, как лев», — говорила я. И наконец, после стольких неудач, он заключил свою первую сделку. Он заработал шесть тысяч рингитов. Он вручил мне шесть тысяч рингитов.

Вы не можете себе представить, чем кажется эта сумма после того, как всю жизнь работал за центы. Шесть тысяч были колоссальной суммой по тем временам. Зарплата учителя составляла около четырехсот рингитов в месяц, и вам станет понятно, какое это было состояние. Но я была не такой жадной, как моя свекровь-паучиха, и категорически отказалась копить их, как она. Так что я устроила Нэшу самую восхитительную вечеринку в честь дня его рождения, которая только может быть. О, это было незабываемо. Куантан еще не видел ничего подобного. Для начала я купила себе совершенно потрясающий черный с красным наряд с высоким воротником и открытыми рукавами. Потом раскошелилась на пару изумительных красных туфелек к этому наряду. Затем выбросила две тысячи рингитов на самое очаровательное ожерелье, о каком я только мечтала. Усыпанное настоящими бриллиантами и рубинами размером с ноготь, оно было действительно необыкновенным.

Потом была подготовка к празднику.

Холодильник, заказанный мной из Куала Лумпур, был доставлен, и тогда наконец-то настал день праздника. Я надела свои новые красные туфли, и мне с трудом верилось, что в зеркале я вижу себя. Парикмахеры славно потрудились. Это были самые дорогие парикмахеры в Куантане, но они точно были профессионалами в своем деле. Около пяти стали прибывать гости. Малыши были одеты в оборки, ленточки и миниатюрные галстуки.

В саду, как обычно, был торт, желе и лимонад, но настоящая вечеринка началась позже, намного позже, когда все дети разошлись и остались только светские люди, женщины с затянутыми талиями и широкими бедрами и мужчины с темными прищуренными глазами. Я наняла людей, которые занимались готовкой, и небольшой оркестр. Потом был фейерверк и превосходное шампанское. Мы сняли туфли и танцевали босиком на траве. Это было совершенно замечательно. Все были пьяны. Когда мы проснулись утром, то увидели, что некоторые спали на ступеньках у нашей входной двери. Я даже нашла в холодильнике чьи-то женские трусики. Люди по сей день вспоминают это. Но после той вечеринки дела снова ухудшились. Лакшмнан проиграл оставшиеся две тысячи, и мы снова остались без денег. Все, кто пришел на вечеринку и щедро слал открытки с благодарностью, теперь отказывались помочь. Одни даже не вышли из дома, когда я к ним пришла. Белле исполнилось пять, денег не было даже на пирог.

Чтобы купить детям еды, я заложила свое новое ожерелье, которое стоило две тысячи, за какие-то жалкие триста девятнадцать рингитов. Я помню, как загорелись глаза китайца за стальной решеткой, когда я подтолкнула к нему через заграждение свое ожерелье, как он сделал вид, что снисходительно рассматривает камни через треснувшее увеличительное стекло. Прошло полгода, но у меня так и не было денег, чтобы выкупить свое ожерелье. Лакшмнан отнес ломбардную расписку паучихе, чтоб узнать, хочет ли она выкупить его и хранить у себя до тех пор, пока мы сможем позволить себе выкупить его у нее, но это злобное существо сказало, что не хочет иметь ничего общего с нашими расточительными привычками, и мое ожерелье, таким образом, ушло китайцу с дьявольским блеском в глазах. Мы с Лакшмнаном стали не на шутку скандалить. Как мы ссорились! Мы могли дойти до драки из-за того, как были утром приготовлены яйца. Очень скоро мы узнали, какими бывают звуки, раздающиеся, когда один человек бьет другого. Я перестала готовить. Чаще всего это были просто бутерброды для меня и детей, и мне кажется, я слышала, как муж готовил для себя какую-то чечевицу с карри и несколько лепешек чапатти, когда возвращался вечером. Он ел один, внизу. К тому моменту, как он поднимался наверх, я была уже в постели. Чтобы досадить мне, он обычно приводил в качестве образцового примера свою мать, говоря, что та ни разу за всю свою жизнь не съела ни одного бутерброда. У меня оставалось все меньше и меньше денег. Еда стоила очень дорого, и не было уже никого, кто мог бы мне одолжить.