Его лицо перекосилось от гнева. Звук был такой, будто он чуть не задохнулся, и, разочарованный, Лакшмнан вдруг бросился с кулаками и с силой ударил меня о стену. От толчка я ударилась головой и ушибла спину. Прижавшись спиной к стене, я глядела на сына, не веря своим глазам. Я слышала, как где-то сзади проливает свои бесполезные слезы Лалита. Лакшмнан поднял руку на женщину, давшую ему жизнь. Я породила это чудовище, но моя невестка вдохнула в него жизнь. Я не могу описать печаль моего сердца. Сын смотрел на меня, ошеломленный и как будто сам не веря тому, что сделал. Мой сын стал моим врагом. Он буквально вылетел из дома, а она так и не вышла из своей комнаты.

Когда я в тот день посмотрела в зеркало, то увидела грустную пожилую женщину. Я не узнала ее. Как и на мне, на ней была простая белая блуза из дешевой хлопковой ткани и выцветший старый саронг. Ни на руках, ни на шее нет украшений. Ее седые волосы были собраны в обычный пучок на затылке. Она выглядела такой старой! Кто бы поверил, что ей всего сорок? Она глядела на меня тяжелым, полным боли взглядом. Пока я смотрела, рот безмолвно приоткрылся, но не издал ни звука. Мне было жаль ее, потому что я знала, что никакие слова не опишут невозвратимую утрату, хотя каждая клеточка ее тела кричала об этом. Я еще долго, перед тем как уйти, смотрела на эту потерпевшую поражение незнакомку в моей одежде. Когда я дошла до двери и оглянулась, ее уже не было.

Они переехали два дня спустя в дом возле рынка с комнатами на разных уровнях, с одной спальней. Рани даже не удосужилась попрощаться, и я не видела ее до того, как родился Нэш. Айя, я и Лалита поехали в больницу навестить ее. Ребенок был темненький, как она, но с большими круглыми глазами и здоровый. Невестка назвала его Нэш. Она была очень горда им и не очень рада, когда я попыталась взять внука на руки. Я принесла ему традиционные золотые колечки, браслеты на ногу и на руку, которые дарят внукам. Я собственными руками надела украшения на его крошечное тело, а Рани все это сняла и отнесла в ломбард, как только вышла из больницы.

Потом родилась Димпл, и Лакшмнан буквально ворвался в дом.

— Мохини вернулась! Только уже как твоя внучка, — глупо бормотал он.

Бедняга. Он никогда так и не оправился. И все-таки тогда, в больнице, я стояла и внимательно смотрела, потому что ребенок был необыкновенно похож на мою утраченную Мохини. Я взяла ее на руки, и вдруг время повернуло вспять.

Я думала, что держу на руках мою Мохини, Мне казалось, что я обернусь и увижу в другой кроватке ее близнеца, курчавого и что-то агукающего. Что у меня будет еще один шанс, чтобы в этот раз сделать все правильно; но я подняла глаза и встретилась взглядом с невесткой. На меня в упор смотрели черные глаза.

— Она — копия моя мама, — сказала она.

И тогда я поняла, что второго шанса уже не будет. Она никак не хотела с нами связываться и полностью отгородила бы Димпл от нас так, как сделала это с Нэшем и Беллой, и даже чтобы Лакшмнан не полюбил ребенка так сильно, чтобы вызвать в ней ревность. Вот почему именно Димпл, а не двое других детей, приезжала к нам погостить на школьные каникулы.

О, как я радовалась, когда Димпл приезжала к нам! Я даже намеренно вселяла ядовитые мысли в голову Рани. Она знала, что муж не любит ее, но ей хотелось верить, что он вообще не способен любить. Ей невыносима была мысль о том, что он мог любить кого-то еще, даже собственную дочь. Эта ее склонность к собственнической ревности не ушла даже с приходом материнства. Чем старше становилась Димпл, тем становилось очевиднее, что у нее не было ничего общего с бабушкой по материнской линии и что она была удивительно похожа на Мохини. Я видела, как Лакшмнан рассматривал ее со смешанным чувством любопытства и удивления. Будто он не мог поверить, как сильно его дочь была похожа на Мохини.

А мы, мы в течение всего года с огромным нетерпением ждали школьных каникул. Две недели в апреле, три недели в августе и затем, самое лучшее, — целый декабрь и часть января. Дом казался ярче, больше и лучше, когда там была Димпл. Она вызывала улыбку на лице Айи и вкладывала слова в уста Севенеса, а я — я наконец-то нашла, как буду тратить свои с трудом заработанные деньги. Не то чтобы я не любила Нэша и Беллу, но Димпл я любила больше всех. Так или иначе, а Нэша и Беллу научили ненавидеть нас. Как бы я хотела, чтобы Димпл всегда была со мной! Но нет, Рани этого никогда бы не позволила. Она знала, что это будет моя победа. Нет, она решила помучить нас обоих — и меня, и моего сына. Со времени, когда Димпл исполнилось пять лет, она принялась посылать бедного ребенка туда и обратно, будто пакет с неправильно написанным адресом. О, какие большие и грустные глаза были у этой девочки. Я считала дни до ее приезда и плакала, когда подходило время ее отъезда. И когда мы махали ей на прощание, и машина Лакшмнана скрывалась за поворотом, наступала невыносимая пустота. Тогда я доставала календарь и отмечала день ее следующего приезда.

Рани применяла к ней свои западные привычки. Она не хотела учить своих детей их родному языку, но я решила, что буду знакомить Димпл с нашей культурой и научу ее говорить по-тамильски. Это было ее наследие и ее право. Я стала рассказывать ей наши семейные истории, потому что в них было многое, о чем я бы хотела, чтоб она знала. Затем однажды она вошла и заявила, что хочет, чтобы я сохранила свои заветные истории так, как делают аборигены в красных пустынях Австралии.

— Я решила создать вереницу грез — галерею картин истории нашей семьи, и когда ты умрешь, я займу твое место и стану новым хранителем нашей семейной картинной галереи, — важно сказала она. С тех пор она, как настоящий хранитель истории, ходила везде со своим магнитофоном, воссоздавая прошлое для детей своих детей.

Годы проходили, а я не могла найти пару для Лалиты. Она провалила экзамен после третьего курса, хотя сделала три попытки. Не имея квалификации, собиралась пойти учиться на курсы медсестер, но я не хотела и слышать об этом. Как я могла позволить своей дочери мыть незнакомых мужчин в интимных местах? Нет, нет, такая грязная работа — не для моей дочери. Тогда я отправила ее в школу машинисток. Каждый раз, когда она шла на собеседование, она так волновалась, что все время делала ошибки. Я приходила в отчаяние. Если бы она была работающей девушкой, она могла бы найти себе мужа, но она была далеко не красавица, к тому же безработная и даже приданое в двадцать тысяч привлекало только неподходящих мужчин с сомнительной репутацией — разведенных, ужасно старых или безответственных охотников за деньгами. А один раз даже такого толстого мужчину, что я с ужасом подумала о том, что Лалита может под ним задохнуться.