К его несказанному удивлению, девушка, вместо того чтобы торопливо пробежать мимо, слегка поклонилась ему в ответ и уставилась на него с плохо скрываемым любопытством на нежном загорелом личике.

— Добрый вечер, сударыня, — произнёс Хелмегерд с улыбкой, не отходя от стены. — Вы не боитесь гулять здесь в одиночестве?

— Не боюсь, — сказала она чистым голосом, пожалуй, чуть низковатым для женщины, сверкнула на него широко посаженными глазами цвета спокойного моря и вдруг улыбнулась в ответ, смешно наморщив тонкий носик. — А вы, должно быть, подстерегаете здесь свою жертву?

— Ну что вы! Я кроток, как ягнёнок, — Хелмегерд сделал было вид, что ужасно оскорблён, но тут же рассмеялся. Его и без того прекрасное настроение становилось лучше с каждой минутой. Дурно ли провести последние минуты перед началом полного лишений и опасностей путешествия в столь милой компании? — Впрочем, в следующем переулке удача может и изменить вам. Позволите ли вы мне проводить вас, сударыня?

— Что ж, проводите… — Девушка повела худенькими плечами под тонкой тканью платья и бросила на него лукавый взгляд: — Если, конечно, в это время ваш корабль не уйдёт без вас.

«Она приняла меня за матроса! — догадался Хелмегерд, с поклоном предлагая ей руку, которую она изящным движением обхватила. — А моряка во мне вычислила, наверное, по походке…»

— Не беспокойтесь об этом, — со снисходительным смешком сказал он вслух, приноравливаясь к её лёгкому шагу. — Расскажите лучше, куда же вы держите путь?

— А куда глаза глядят! — ответила девушка со звонким смехом, в котором ему, тем не менее, почудился оттенок горечи, и тряхнула головой, задев его шею крупными тёмно-русыми локонами. Он исподтишка рассматривал её. Вряд ли кто-нибудь назовёт её красивой, слишком неправильные черты юного лица, но была в ней какая-то невыразимая прелесть, заставляющая забыть и о чересчур высоком лбе, и о слишком маленьком рте, и о чрезмерно узком подбородке. — И прекратите меня разглядывать, точно кусок мяса на базаре!

Хелмегерд на мгновение почувствовал даже что-то вроде смущения: до чего глазастая, чертовка! Но тут же склонил голову в шутливом раскаянии:

— Признаю свою вину, ваша честь, и раскаиваюсь безмерно. Могу ли я молить о помиловании?

— Разумеется, нет, — важно заявила девушка, нимало не задыхаясь от быстрого хода. — Как там у вас, пиратов, казнят за ужасные прегрешения — вешают на рее? Или пускают по доске?

Вот тут Хелмегерд удивился по-настоящему — до того, что на мгновение сбился с шага. Спутница окинула его высокомерным взглядом и тут же громко расхохоталась, и эхо заиграло её смехом, перекидывая его от стены к стене, точно озорной мальчишка — мяч:

— Что, угадала? А я сразу поняла, что вы пират и скоро уйдёте в плаванье. Ходите вы по-матросски, стоите, широко расставив ноги, и сапоги у вас совсем неизношенные, а ладони — словно неструганая деревяшка, и жилы на руках, точно канаты, и татуировки — кто же вы, как не моряк? Рубашка у вас залатана грубо и совсем неподходящей нитью, а старая заплатка того и гляди оторвётся — значит, здесь вас не ждала женщина, да и раньше, судя по всему, не ждала, а в вашем возрасте и при вашей внешности, будь вы добропорядочным моряком Его Величества, у вас должна была бы быть жена, дочь или хоть любовница. Жилет у вас старый, из крашеной парусины, зато штаны — новенькие, из тончайшей кожи и сшиты по последней моде. На пальце у вас перстень с неприметным с виду, но чистейшей воды рубином, шпага на перевязи, судя по отделке эфеса, ещё недавно принадлежала какому-нибудь испанскому дворянину, а в ухе у вас обычно висит тяжёлая серьга, оттягивающая мочку. Разумеется, вы — пират, недавно поймавший удачу! И, наконец, вы выбриты и выглядите благополучным — значит, приплыли довольно давно; при этом вы трезвы — значит, вот-вот отплывёте.

Если бы земля тотчас разверзлась под их ногами и оттуда повалили бы мохнатые черти с раскалёнными вилами, Хелмегерд не был бы изумлён сильней. Остановившись и вынудив тем самым остановиться свою спутницу, он повернулся к ней лицом и осторожно взял её маленькую крепкую руку в свою.

— Право слово, не знаю, чему удивляться больше, — негромко произнёс он, глядя прямо ей в глаза, которые она не торопилась отводить, — вашей наблюдательности, вашим познаниям или вашему уму. Вы не ошиблись ни в одном из своих предположений, за исключением одного — мой корабль не может уйти без меня, потому как я капитан.

— Вот как, — с задумчивой улыбкой кивнула девушка, и её невесомая ручка вздрогнула в его ладони, но не выскользнула. — Что ж, не удивляйтесь тогда ничему.

Тоскливый крик чайки донёсся со стороны моря, принесённый вдруг налетевшим ветром, и Хелмегерд увидел, как покрылись мурашками тоненькие загорелые плечи. Он сделал шаг назад, под защиту высокой стены из потемневшего от сырости кирпича, и мягко увлёк девушку за собой, борясь с желанием согреть её плечи в ладонях.

— Как же с вами не удивляться? — серьёзно спросил он и неожиданно для себя почувствовал, что сердце его забилось сильнее. — Вот ещё загадка: почему же вы столь охотно пошли со мной, если сразу узнали во мне пирата?

Вот тут, похоже, смутилась и она: длинные ресницы затрепетали на мгновение, прежде чем снова взлететь к бровям, и лёгкий румянец окрасил золотистые щёки в цвет бледной меди. Но голос её прозвучал, несмотря на это, твёрдо и громко:

— Потому и пошла.

Хелмегерд замер, гадая, не ослышался ли он. Её загар, твёрдость руки, бедность платья и причёски, да и само её появление в одиночестве ясно показывали, что она не из аристократов и не из богатых плантаторов, стремящихся ими быть, но так же ясно, что она не была и нищенкой, и падшей женщиной, и служанкой — наверное, дочь небогатого, но добропорядочного колониста, ремесленника или торговца. Неужели такая девушка могла иметь в виду то, что услышал он в этих словах?