– Ты доволен, Марципан? Всю лужайку осмотрел?

Марципан остановился, напрягся, поднял шерсть и зарычал. На другой стороне стояла миледи Кёльвэ. Она смотрела на меня с такой дикой ненавистью, с такой яростью и обидой, что мне стало не по себе. Что происходит? Это вы лишили меня дома, состояния, титула. Чем вы еще не довольны?

Поднимаю руку на уровень груди и «отстраняю зло». Простой жест вызывающий малый щит от сглазов и проклятий. Кёльвэ краснеет и отворачивается.

– Идем скорее, Марципанчик, может они мне библиотеку простить не могут? Так не достанется им ни единой книжки. Мы не семья,- шепчу я свою мантру. Лёвэ и Кёльвэ не семья. Навсегда. Костьми лягу, а черная полоса встанет между нашими фамилиями в списке Знатных Фамилий Гранполиса.

Чтобы взбодриться покупаю себе сахарную вату, а для пса сахарную косточку. Мы сидим у маленького фонтанчика, я окунаю пальцы в воду – делаю вид что ловлю рыбку. Весенний дворик – утопленная в цветах квадратная площадка между четырех домов. В каждом квартале есть свой фонтанчик и клумбы, где за каждым домом закреплен свой участок. И раз в год, осенью, проходит конкурс на самый красивый дворик.

– Не оборачивайся,- меня обдало морозом. Марципан замер.

– Тень?

– Ты испугалась меня. Почему? Я не хочу тебе зла.

– Я понимаю,- выдыхаю я, и нелюдь присаживается рядом со мной. По зеленым травинкам, пробивающимся сквозь плиты дворика, ползет изморозь. Камни сопротивляются дольше. – Что это? Те шестеро, ты их выпил?

– Мне нужно было восстановится,- в его голосе не появилось ни капли эмоций. – Люди платят за смерть других людей, разве есть в этом моя вина?

– Я не обвиняю.

– Ты испугалась,- напомнил Тень.

– Ты приходил по ночам, это довольно устрашающе.

– Но ты знала, что это я,- возразил нелюдь. – Кто еще может пройти сквозь твои сигнальные сети? Я хотел говорить тебе спасибо.

– И почему не сказал?

– Знаю мало слов,- шелест одежды подсказывает мне что Тень пожал плечами. – Учусь. Спасибо что спасла мне жизнь.

– Обращайся,- нервно выдавливаю я, и мои пальцы на секунду сжимает чужая, холодная ладонь. И через секунду ощущение мороза пропадает. Марципан отряхивается как ото сна и тоскливо воет. Сахарная вата перестает быть сладкой, да и дворик уже не столь уютен.

– Давай домой малыш. У нас еще много дел.

По пути домой разламываю капсулу – так Посредник узнает, что заказ можно забирать. До бала остается чуть меньше пяти дней и мне становится не по себе. Особенно в свете того, что именно Ранте заказывал через Посредника «чистильщика». Другие артефакторы делают подвески, и лишь Лёвэ приспособились ковать удобные браслеты.

– Свежая Птица! Горячие новости! Кёльвэ провалил экзамены в Школу Артефакторики! Разрыв сиятельных – Карин Грейёс против Дамиана Грейёс! Бракоразводный процесс со стороны жены ведет Джои Ранте, со стороны мужа Вайсс Ранте! Свежая Птица! Самые свежие новости! Покупайте пока не протухли! Мэм, всего серебрушку, мэм!

Ошеломленная натиском мальчишки, покупаю газету. Раньше я была приверженкой «Вестника Гранполиса», но уж слишком интересные анонсы в «Птице». Значит, младшенький, тот самый в котором проснулся дар Лёвэ, в Школу не попал. Реакция леди Кёльвэ становится понятной – рассчитывали на рабочие дневники моего рода. Нет уж. Сами, котики, сами.

Запускаю Марципана в квартиру, а сама иду к госпоже Огаре. Свежая газета, прикупленные по пути пирожные и крохотный пакетик фруктового чая – все что может растопить сердце старухи.

– Не мнись на пороге, входи,- ворчит он и я привычно захожу в тесную квартирку.

– Мне нужно бальное платье, госпожа. Есть деньги,- ставлю на круглый столик пирожные. Рядом укладываю сложенную в четверо газету. – Есть повод.

– Нет времени,- хмыкает старуха и ловко отправляет в рот воздушную корзиночку. – С чего вдруг тебя растащило по балам таскаться?

– Решила взбить масло и вылезти,- отшучиваюсь я и тут же добавляю,- вы не потеряли мастерства, госпожа. Вы сможете вернутся к любимой работе.

– Чтобы дочечка узнала, что у мамочки появились деньги и снова сюда явилась? – горько спросила старуха и махнула в мою сторону узловатой рукой,- не ври. Ты все понимала, пока я тебе врала. Молчала из вежливости. Поддакивала. За то и ценю. А все попадья – аборт убийство, остановись! Остановилась, на свою голову. Запомни, Амбер, живи только своим умом, а то в старости начнешь сожалеть.

– Мне жаль,- я пожимаю плечами. В россказни Огары мало кто верит, и самые жестокие жильцы нашего славного общежития разбивают ее вранье злыми словами. А мне не сложно сделать вид что верю. Что дочь и славные внуки и все хорошо. И что живет она в ветхом общежитии просто потому что ей так хочется. И что дочка зовет в город, а я она мешать не хочет.

– А уж как мне жаль,- саркастически хмыкает старуха. – Взбивай свое масло, стану твоей личной портнихой.

Огара достала старые альбомы с эскизами, образцы тканей. А я послала колдуну голосовую пташку. Чтобы определится с платьем, мне нужно изображение украшений, пусть перешлет иллюзию. И уже через два часа мы любовались олицетворением зимы. На тонких серебряных цепочках застыл искусно обработанный горный хрусталь, рядом с ним подвесы их каплевидного жемчуга в платиновой оплетке. На самих цепочках горели крохотный бриллианты.