Синицын замолчал, все еще держа руку вытянутой. Парамонов, не принимая листка, затравленно взглянул исподлобья.

— Разрешите… — Он запнулся. — Я подумаю.

— Ступай думай. Только не ночью за рюмкой. — Синицын бросил бланки в ящик и что-то стал там искать. Парамонов, воспользовавшись паузой, неслышно выскользнул из кабинета.

— Видал? — кивнул ему вслед полковник. Он устало провел ладонью по лицу и тяжело опустился в кресло. — К сожалению, так думает не он один. Им слава, видите ли, ни к чему. Им подай красивую жизнь. А после них хоть потоп. — Полковник помолчал. — А ведь это страшно. Очень страшно. — Он развернул чертежи, смотрел на них, но думал совсем о другом.

Я сказал, что нельзя слова Парамонова принимать за чистую монету, что пессимизм его легко объясним — такое обвинение на него возвели, но Синицын покачал головой.

— Плохо, очень плохо, когда человек пасует перед первым серьезным испытанием, — сказал он. — Это не делает ни ему, ни нам, командирам, чести.

Вошел Мельников. Вид у старшего инспектора был хмурый и недовольный. Исподлобья глянул на схемы и на Синицына.

— Упрямый ты, — сказал он укоризненно. — Подождать не можешь? Вернем твои схемы и расчеты.

— Спасибо. — Синицын тоже нахмурился. — Я могу подождать. Только время не ждет. Американцы вон своих летчиков через Вьетнам спешат пропустить, боевой опыт им дать.

— Ты на американцев не гляди. У них разбился Джон, — значит, хреновый летчик он. А мы так не можем. Надо выяснить причину аварии, чтобы с другими не повторилось.

— Мои расчеты отношения к аварии не имеют.

— Как сказать, — многозначительно возразил Мельников. — Ну-ка, покажи свои ребусы. — Он подошел к столу и стал изучать схемы. — Мудреное что-то.

— А что в нашем деле не мудреное? — Синицын наблюдал за лицом Мельникова.

— Кажется, уразумел. По-моему, здорово… Но… чертовски сложный трюк. — И хотя Мельников говорил без эмоций, по блеску его глаз не трудно было понять, что он восхищен. — А как перегрузка, не великовата?

— В пределах допуска. — Синицын повеселел. — Да, дело не простое, с наскоку не возьмешь. Но для того мы и учимся. Кстати, это не мои расчеты.

— Его? — кивнул на меня Мельников.

— Нет. Старшего лейтенанта Октавина.

Мельников недоверчиво посмотрел на командира, потом на меня.

— Когда это он успел тебя обставить? — повернулся он к Синицыну.

— Накануне своего последнего полета.

— А не мог он проверить этот маневр на практике?

— Думаю, что нет, — ответил Синицын. — Октавину было не до экспериментов: погода сложная и полет загружен до предела.

— Ты всегда так загружаешь летчиков?

— Полеты не прогулка, и топливо дается не для того, чтобы без толку утюжить небо.

Наступила тягостная пауза.

— А как с тем полетным листом, выяснили, что за исправление?

— Выяснил. Да, это исправление. Только не со сто тринадцатого на сто пятнадцатое, а наоборот. Погода была безоблачная, и я заставил Октавина слетать по сто пятнадцатому в другой раз. Посмотрите, в папке есть еще один его полетный лист.

Мельников постоял в своей неуклюжей позе еще немного и, не сказав ничего, вышел. Какое у него сложилось мнение относительно новой улики, понять было невозможно.

Синицын проводил его вопросительным взглядом, о чем-то подумал и, махнув рукой, стал проверять расчеты Октавина.

В динамике зашуршало, и голос дежурного по штабу сказал, что подполковник Ганжа просит командира зайти к нему.

— Занят я, — резко ответил Синицын и отпустил кнопку микрофона. — Скоро вызывать станет. — Цифры еще быстрее побежали из-под его руки.

Заглянул, приоткрыв дверь, Дятлов и, убедившись, что командир на месте, вошел.

— Снова за расчетами? — невесело сказал замполит. — А я места себе не нахожу. — Он помолчал. — Не послушался меня. Лучше б вечер провели.

Синицын не отреагировал.

— Я Шадрина и Мсхиладзе в город отпустил, — как бы между прочим сказал Дятлов.

Синицын перестал писать и поднял голову. Глаза его недобро сверкнули.

— Опять за роль благодетеля?

— При чем тут благодетельство? Им надо было.

— А ты слышал, что я приказал всем заниматься в классах?

— Шадрин и Мсхиладзе знают теорию не хуже нас с вами, и ничего страшного не случится, если они один раз пропустят лекцию о подъемной силе самолета, о которой им твердят с первого дня, как они попали в авиацию.