Мне оставалось только ждать приезда ко мне моей тёти в середине лета, чтобы ей объяснить, насколько я разъярён-раздосадован отказом мне в моих правах в общении с заинтересованными лицами, чтобы она сама или с помощью знакомых связалась с этими лицами через Интернет и выразила им мои сожаления, что ничего сейчас сделать нельзя, и мою досаду и ярость по этому поводу. Но, к моему сожалению, моя тётя, сильно занятая каникулирующими внуками, так и не смогла ко мне выбраться в Дружноселье тем летом, и мне оставалось только писать. Я написал письмо одному немецкому издательству, в котором я не указывал, что нарушается "Закон о психиатрической помощи...". Вот оно.

В ХХХХХХХХХХ

Издательский Дом

YYYYYYYYYY

Acquisition- редактору N

Уважаемый N!

От поддерживающей со мной связь моей тёти Павловой Надежды Викентьевны я получил распечатку Вашего предложения в Интернете о публикации моей Книги "...на Марс,.." представляемым Вами ХХХХХХХХХХ Издательским ДомомYYYYYYYYYY. Да, я заинтересован в публикации моей Книги. Сейчас я продолжаю находиться в Дружносельской психиатрической больнице, расположенной по адресу: 188330, Россия, Ленинградская область, Гатчинский район, п/о Сиверский, ДПБ, 1 отделение. Вы можете писать на этот адрес в ближайшие месяцы. Но вступить с Вами в серьёзную переписку, то есть с обсуждением условий публикации моей Книги, я не могу, пока не выйду из психбольницы на свободу, так как в психбольнице отсутствует тайна переписки. Так же и на свидании со мной моя тётя не сможет передать мне от Вас никакой конфиденциальной информации, ни устной, ни письменной. И я ей. Таковы здесь порядки, так что придётся Вам подождать какое-то время. Возможно, что меньше года. И на свидание со мной Вас не пустят. Да оно, впрочем, и не нужно, коли не будет на нём конфиденциальности.

Книгу мою можно и нужно дополнить, ведь жизнь не стоит на месте. Кроме того, существуют некоторые моменты, сознательно мной неосвящённые в прочитанной Вами редакции моей Книги по разным причинам. Так что, я смогу дополнить свою Книгу только оказавшись на свободе. И лучше всего als duldig in Deutschland, так как в России нужной мне меры свободы не существует, и я боюсь новых репрессий. Я ведь и так уже в полном смысле этого слова диссидент: как в былые советские времена мыслящих людей за убеждения сажали в психушки, так и меня в новое для России время. Только за моё желание возродить в России абсолютную монархию и воцариться самому!...

Считаю правильным не скрывать от Вас, что в издании моей Книги "...на Марс,.." заинтересованы кроме Вас и третьи лица, как российские, так и иностранные, в том числе японские.

Я бы с удовольствием написал Вам письмо по-немецки, но догадываюсь, что его бы не пропустила больничная цензура. Приведу лишь пословицу, сочинённую мной сначала на немецком языке, иллюстрирующую моё восприятие моего окружения в психбольнице. Es ist zu schwer, einer Kartoffel heil zu bleiben, wenn alle andere Kartoffeln um die herum faul sind. Очень трудно картофелине остаться невредимой, если все другие картофелины вокруг неё гнилые...

Надеюсь на Ваше понимание меня и моей ситуации.

7 августа 2012 года

Павлов Алексей

Следует вспомнить, что когда я набирал текст этого письма на своём нетбуке, за моей спиной встал и стал читать его санитар, а прочитав, он сказал мне:

– Ты что? С ума сошёл? Разве можно писать такое?

Как будто я написал что-то запрещённое или какую-нибудь выдал тайну! Но пока я ещё верил заведующей отделением Алле Петровне, которой предстояло читать это письмо перед его отправкой. Я верил ей! Что она порядочный врач, порядочная женщина, что просто она не главная в больнице, и поэтому отказала мне во всех моих вариантах связи с издателями и околоиздательскими лицами. Я верил ей и надеялся, что на написанное таким вот образом письмо я получу хоть какой-нибудь, да ответ...

Продолжение данной темы чуть позже. А пока:

Трусы

Для начала упомяну, что на Арсеналке все пациенты ходили в своей одежде, в том числе в своём нижнем белье. Поэтому на отделениях хорошо была организована стирка. В Дружносельской же психбольнице нательное бельё и пижамы выдавались. И стирка была плохо организованной: по двое в порядке живой очереди. И ещё в 2011 году на 1-ом отделении я однажды умудрился натереть себе тесными трусами (других не было на раздаче) между ног. Ой, доложу я вам, заживало там очень долго, потому что ноги всегда в движении, и пройма трусов вечно елозила там. Поэтому в 2012 году, когда я не мог подобрать себе трусы по размеру, я обратился к выдающей их сестре-хозяйке с просьбой всё-таки поискать ей у себя на складе трусы нужного мне размера. Она принесла мне новые трусы, но и они оказались мне тесны. Тогда сестра-хозяйка ещё раз пошла за трусами. Принесла. Я их одел, предварительно посмотрев, где у них перед, а где зад. Одев же их, я почувствовал, что одел их задом наперёд. Переодеваю их наоборот. Но и на этот раз у меня появилось ощущение, что я их одел задом наперёд. Но не может же такого быть, чтобы у трусов было 2 зада и ни одного переда! На этих трусах оказалось, что такое может быть! Ну что ж, придётся до следующей бани носить такие, - решил я. Носил я их сутки, а на следующий день уже весь извёлся от неудобных, плохо сидящих на мне трусов. Тогда я оторвал бывшую на них с внутренней стороны бирку. На ней указывалось, что сделаны они ИЧП, то есть индивидуальным частным предпринимателем, а материал указан чистый хлопок. Ах, вон оно что! Видно, не достать было этому ИЧП старых советских выкроек для трусов, и он их сделал сам как смог, то есть плохо. Да и на ощупь эти трусы - чистая синтетика, прям такие деревянные трусы. Осматривая оторванную бирку от трусов в палате, я комментировал вслух другим пациентам свои открытия. А заключил я свои высказывания об этих трусах своим намерением написать заявление на имя главного врача больницы, чтобы у этого ИЧП больше трусы не закупали. Этот мой монолог о трусах слышала сидевшая и отдыхающая в коридоре (палаты у нас были без дверей) уборщица-старуха. А также услышал один пациент, у которого были свои новые запасные трусы. Он их мне подарил, узнав о моих мучениях. Я был так растроган, что отдал ему свою шоколадку, ведь я же его не просил о трусах. А расчувствовавшись и потому что источник раздражения иссяк с заменой мной трусов, я решил не писать главному врачу ничего. То есть я совсем остыл. Но о своём решении больше ничего не писать я уже никому не говорил, тем более лично старухе-уборщице.

А по утрам в кабинете у заведующей отделением проходила пятиминутка, на которой старой сменой рассказывалось врачам о происходящем на отделении за время их (врачей) отсутствия. Видно, старуха-уборщица доложила как смогла, потому что чт'o тут было! На следующий день меня вызвала к себе в кабинет заведующая отделением Алла Петровна Чахоткина и обрушилась на меня так, что я даже сразу и не понял, о чём это она:

– Что это вы вздумали! Вам не нравится на нашем отделении?! Я вас вмиг переведу!

– О чём это вы, Алла Петровна?

– Как это о чём? О вашем желании написать главному врачу! Думаете, ему есть когда читать всякую подобную ерунду? Вам что, не понятно, вы же умный человек, должны понимать, что больница закупает трусы у сделавшего самое выгодное предложение, у выигравшего тендер?

– Я всё понимаю. Я хотел как лучше. Я больше не буду. Да и вообще, я давно расхотел что-либо писать, - оправдывался я перед бушующей заведующей.
– Я хочу остаться на вашем отделении. В будущем я обо всём буду советоваться с вами. Чуть что - сразу к вам.