Какая глупость. Будущее за теми, кто любит свое дело. Может, еще не поздно. В шестнадцать лет сломаться нельзя, нечему ломаться.

Но чего-то уже не изменить, не поправить. Он не нравится ей, хотела бы другого, но ведь, как выяснилось, и она не нравится сыну. Это подспудное, не осознанное еще им, и оттого особенно саднящее. И здесь опять Надька.

Последний раз пришла с новым мужем, уже третьим: румяный майор был без сожаления оставлен на Украине, потом — так же лихо — оставлен рассудительный начальник главка. С ним Полине было интересно. Смежные области, есть о чем поговорить. Недолго поговорили. Появился психолог с темной холеной бородкой. В общем, неприличие, конечно. Но когда спросила насмешливо:

— Надя, а до скольких раз по советским законам разрешается вступать в брак? — Надька, нахально выпустив дым прямо в лицо, скрывшись за этим дымом, ответила неожиданное. Жестко ответила:

— Кажется, пока не повезет. У нас гуманные законы, и людей, которые из-за неверных понятий о мещанской порядочности, о долге упускают свое счастье, они не карают.

— Ты о чем? О каком таком неверном понятии?

— О давнишнем.

— Не понимаю. Что ты имеешь в виду, объясни.

— Когда надо что-то объяснять, тогда не надо ничего объяснять, есть такая английская пословица. И потом, анкете твоей это, кажется, повредить не может, а пострадавшие претензий ко мне не имеют.

И правда, она удивительным образом осталась с бывшими мужьями в прекрасных отношениях. Майор слал с Украины посылки с компотом и фруктами, когда приезжал в Москву, останавливался у нее на квартире, а начальника главка как-то увидела во Внукове. Оказывается, Надя попросила встретить майора. Теперь еще присоединится наверняка к этой дружной компании и психолог. Чудеса какие-то!

Надька уже к сорока подходит, а пришла в джинсах, маникюр кровавый, брови в ниточку. Надушена французскими духами, сорок рублей флакон, Полина только по праздникам позволяет себе французские, а она каждый день. Ручки обтянуты черным свитером, тонкие, как у девчонки, и вся рядом с могучими статями сестры, словно муравей.

Борис взыграл, конечно, домашнюю куртку на пиджак сменил, чокался с ней беспрестанно и как-то по-особенному: краешком своей рюмки дотрагивался до кружка-основания Надькиной. Но Борис — ладно. В конце концов в его возрасте все они на один лад: увидят алые коготки, бедра мальчишеские и дуреют. Но вот сын? Тот просто в рот ей смотрел.

— А как ты думаешь?.. А какой фильм сейчас смотреть надо?.. А какую книгу читать?.. Я в физтех собираюсь, одобряешь?

Спичку подносил — она еще и сигарету вытащить не успевала, терпеливо держал до огня у пальцев, в комнату свою повел, фотографии там каких-то патлатых чудаков показывал, диски свои любимые запустил.

Надька, правда, тут на высоте оказалась, похвалила снисходительно завывания и спросила, есть ли у него классическая музыка.

— Не держу, — ответил нахально.

Не успела Полина рот открыть, сказать, что только дикари могут слушать эти вопли и не любят классику, как Надька попросила весело:

— Позволь мне преподнести тебе при случае Моцарта и Гайдна, вдруг понравятся?

— Буду очень признателен, — ломался Ленька, — только…

— …А в нагрузку Бони-Эм, — добавила Надька, и они радостно расхохотались неизвестно чему.

— Вот это царская нагрузка, у меня ведь с деньжатами туго, разве что папа трешку изредка подкинет.

— У тебя есть все, что надо, — сухо сказала Полина, — мы ведь не отказываем, кажется.

— Да-а… — протянул Ленька, — не отказываете. Как маленького, в магазин водишь: «Ну, говори, что здесь тебе нужно. Боже, какие идиоты, это они из-за пластинок этих жутких толпятся?» — передразнил он необидно и очень похоже на Полину.

Когда Надька и новый ее муженек, глядящий на нее неотрывно так, будто боялся, что исчезнет внезапно, ушли, он сказал:

— Классная женщина моя тетушка. Были бы у нее детки, счастливчиками бы росли.

— Может, оттого их у нее и нет, что слишком много других желающих быть счастливчиками, — едко пошутила Полина и пожалела тотчас — нехорошая шутка вышла. Но уж больно обидным был восторг сына, да и разговор с Надькой возле лифта рассердил.

— А ты злая, — спокойно сказал Ленька, — и не любишь ее. Странно, почему? Хотя я догадываюсь…

— Иди в свою комнату, — приказала Полина, испугавшись его следующих слов, — и, пока не извинишься, видеть тебя не желаю.

— Разве ты не даешь ему денег? — спросила Надька у лифта.

— Зачем? — удивилась Полина. — У него все есть. Даже больше того, что необходимо.

— Ему ведь шестнадцать скоро, — мягко, как глупенькой, объяснила Надька, — в этом возрасте особенно унизительно не иметь совсем денег. Он ведь в кино, наверное, с девочкой хочет пойти, мороженое там всякое, пирожное.

Психолог кивал одобрительно.

— С девочками, — Полина выделила насмешливо «девочек», — он пока, слава богу, никуда не ходит.