— Жду вас, — откликнулся Кириллов, — мы ведь не договорили…

Василий Иванович Симонов сидел дома на кухне и жене своей, красивой и спокойной женщине, громко вслух читал инструкцию. Завтра утром должны прибыть новые кровати необычайной сложности и удобства. В них все двигалось и располагалось с максимальной пользой для человека. Описание было трудным, научным, и только в присутствии внимательного слушателя, читая пункт за пунктом, обсуждая все тонкости, наилучшим образом решалась задача разгрузки, установки и эксплуатации новейшего достижения культуры. Буфетчица смотрела не мигая своими блестящими разноцветными глазами, но слушала плохо, потому что ей очень хотелось спросить ревнивое про Полину, и откуда знакомы, и как все было. Но спросить не решалась, не тот момент.

Она уважала Василия Ивановича, любила его и гордилась знаниями и умной деловитостью мужа.

— Вон те, они нас догоняют, — предупредила тревожно. Сидела боком, напряженно и неловко повернув назад голову, и пленительный прежде изгиб длинной загорелой шеи сейчас показался птичьим, хищным. Припомнилась гага, что, шипя и щелкая клювом, защищала от них бесстрашно свое гнездо в камнях. Растопырила крылья, распластавшись над птенцами, и то вытягивала ломано, то петлей складывала гибкую стрелу, увенчанную наконечником-головкой с серыми стекляшками кружков странно спокойных глаз, с приплюснутым, чешуйчатым у основания клювом. А они, трое здоровенных и очень голодных парней, стояли и смотрели растерянно. Так и ушли, не тронув, хотя не ели двое суток.

— Да не плетись ты как черепаха, они же обгонят нас, — Светлана стукнула в сердцах кулаком по спинке сиденья.

— Пускай, — ответил спокойно, — пускай перегоняют.

Глянул в зеркальце. Оранжевые «Жигули», отсвечивая закатным солнцем на ветровом стекле, мчались во всю прыть, не щадя амортизаторов на выбоинах плохой дороги.

— Пускай, — согласилась она и села прямо, — но только в кемпинге или избе какой-нибудь я ночевать не буду. В машине тоже, — добавила злорадно.

Дорога требовала внимания, и Сергей не разрешил себе включиться в длинный иронический диалог, что неизбежно должен был кончиться злыми и оскорбительными для него намеками. Не разрешил еще и потому, что слишком долго ждал встречи с этими местами и заранее дал себе обещание не позволять ей и никому другому испортить эту встречу.

Краем глаза старался охватить поля и дальние рощи, что проплывали за окном. Отметил указатель со стрелкой «Васильевское», купу деревьев на повороте и все пытался представить Его, едущего по этой же дороге, и все пытался не замечать дорожных оранжевых механизмов и длинных низких хлевов на берегу реки. Но как невозможно было не видеть примет другой, неизвестной Тому, жизни, так невозможно уже оказалось забыть и о том, что в оранжевых «Жигулях» едут претенденты, может, на последние, столь необходимые Сергею и его жене места в гостинице.

И когда вырвался, наконец, на асфальт, резко прибавил газу. Уходил от оранжевого умело, на низкой передаче, и пока тот раскочегаривался, прилежно переключая скорости, был уже далеко впереди. Светлана глянула одобрительно, улыбнулась: снова, как и всегда, Сергей после недолгого сопротивления все же принимал ее правоту и подчинялся. Отметив одобрительный взгляд этот и улыбку, он подумал, что вот сколько раз давал себе слово не подчиняться в дурном, мелком, — и опять дал слабину и мчится как дурак, и те, в оранжевых «Жигулях», понимают, отчего он так мчится, и смеются, наверное, над ним, и рассуждают, как сразу проявляется человек в таких маленьких дорожных коллизиях.

Но опыт их совместной жизни много раз доказывал ее правоту в мелком, дурном, и перспектива выслушивать насмешливые сентенции после того, как у них из-под носа уведут номер «оранжевые», показалась такой муторной, что, утешив себя мыслью, что все же, наконец, он добрался до мест, о которых мечтал давно, с самого детства, — до Его родины, Сергей, стараясь не глядеть по сторонам — «чтобы завтра спокойно, всласть», — промчался сквозь крошечный поселок и мимо белых стен монастыря, круто заложив поворот, вырвался на прямую аллею.

Но было еще одно обстоятельство, еще одна, главная причина нынешней его подчиненности. Ничтожное событие, вошедшее в жизнь непоправимым.

Непоправимость была в безнадежности забвения, в невозможности возвращения назад к тому мигу, когда все еще не свершилось или свершилось как-то иначе, так, что на прямой вопрос Светланы не пришлось бы отвечать ложью, и потом не мучиться уже много дней догадками и подозрениями «Знает? Не знает? А если знает, то откуда?», и ненавидеть жену за эти мучения, и себя, и Сомова, и знать: отныне и навсегда все хорошее и счастливое, чем одарит судьба, и все прежние радости станут для него подгнившими плодами. И съесть эти плоды придется. Вместе с темными влажными пятнами, потому что вырезать их нечем…

Какой прекрасной и счастливой казалась ему теперь прежняя жизнь! Даже та нехорошая ссора возле сельского универмага. Хотя, может, с нее-то и начался путь к падению. Тогда впервые возникла мысль: «Сомов! Вот кто может помочь!»

Отпуск уже подходил к концу, когда они наткнулись на этот чертов универмаг. Все женское население крошечного дома отдыха жило мифом о захудалых магазинчиках, набитых заграничным товаром. Товар этот поставляли в обмен на угрей, выловленных эстонскими рыбаками, но где располагались магазины, оставалось тайной. Повезло Светлане. Возвращались какой-то неведомой, не указанной на карте дорогой из Отепя. Остановились на минуту у типового, с витриной во всю стену, придорожного универмага, каких попадалось множество. Сергей решил купить канистру про запас. Остановились. И застряли надолго. Оказалось, что у Светланы «на всякий случай» при себе вся наличность.