Мне сразу вспомнился Джианнайн, Город богов. Он очень древний, и история буквально сочится из трещин в его домах. По его улицам в разное время шагали великие полководцы, празднующие свой триумф, и императоры, идущие на казнь, вожди гэльских племен и повстанцы шестнадцатого отряда. Этот город перенасыщен человечеством. Его перестраивали больше двухсот раз после пожаров и нападений неприятельских войск, но в его архитектуре до сих пор угадывается древняя логика людей, назвавших человека человеком. Я никогда не могла представить его целиком, пусть и заглядывала в мысли многих послов оттуда, мне он запомнился какими-то яркими отрывками и фрагментами: белые одеяла на длинных веревках, протянутых через узкую улочку, девичий виноград, спрятавший дом в свой тенистый кокон, пыль, серебрящаяся на солнце. Умиротворение и спокойствие пропитывало эти воспоминания насквозь, но что-то нехорошее чувствовалось в этих неторопливых мыслях. Кровь всегда оставляет следы, даже на городах, а уж на этих улицах ее пролилось предостаточно. Казалось, город свернулся, спрятав неприглядные запятнаные красным улицы в свои глубины вместе с живущими на них людьми. Джианнайнцы очень приветливы и улыбчивы, дружелюбны и гостеприимны к иностранцам. Вам могут сделать скидку "за красивые глаза", сунуть в подарок пакет с апельсинами (апельсин - символ Джианнайна) или, лукаво улыбаясь, провести на закрытое выступление джаз-музыкантов. Трудно представить, чтобы эти люди могли взять в руки даже разделочный нож, не то что копье, с которым они раньше захватили пол-континента.

Я люблю много городов. Даже те города, о существовании которых я не знаю, я люблю заранее и так же сильно, как остальные. В каждом есть что-то, за что его можно полюбить: иногда это сущие мелочи вроде пробившегося сквозь мостовую подсолнечника, а иногда огромные, величественные храмы древним богам, при входе в которые буквально утопаешь в небе. Но Джианнайн я терпеть не могу. Готова поспорить, подсолнечниками там заполнены все центральные улицы, а храмы построили еще двадцать восемь веков назад, однако есть в нем что-то такое, что заставляет бежать из него безоглядки. И дело даже не в жуткой истории этого кровавого города, а в ощущении, что эти подсолнечники он вырастил только что и специально ради тебя.

И эта гостиница казалась джианнайнским островом в лебеннском океане. Чересчур улыбчивый персонал (из-за чего кажется, что он готовится тебя състь), нарочито уютный холл, приветливые вывески на стенах и выставленные напоказ благодарности от клиентов - все это отталкивало своей несколько фальшивой дружелюбностью.

Оле почему-то сначала взял нам один шестикомнатный номер, и теперь тоскливо мялся у стойки администратора в надежде обменять такое великолепие на нечто более экономное. В конце концов сонный с поездки Джулиан вышел из себя и сам за нас заплатил. Счастливые и уставшие, мы ввалились в наш номер.

Моя спальня оказалась неожиданно непафосной. Из крохотных, зато многочисленных окон открывался вид во двор, где рос здоровенный многовековой платан. Сама комната была чистой и нарядной, как профессиональная горничная. В черно-белых тонах, исключительно официальная, слегка отталкивающая таких чистых имперцев, как я. Вздохнула и повалилась на кровать носом в подушку. Постельное белье пахло морем и солью.

Проснулись мы уже вечером, все почти одновременно, только вот выползли из кроватей с разной скоростью. Меня буквально вытолкнуло из постели почти осязаемое ощущение чужеродной жизни - непривычный потолок, ровные однотонные стены, оранжевое закатное солнце за окнами, запах созревшей изабеллы, легкий соленый ветер. Это все давило на меня, как давит ощущение километров земли над головой. Нет, я не страдаю клаустробофией, но вот ксенофобия - мой конек. Я - консерватор до мозга и костей, любая посторонняя и н о в а я вмятинка на дороге повергает меня в ступор. Мой мир заучен мною наизусть, я знаю о нем все и еще чуть-чуть, мне комфортно чувствовать себя знающей и понимающей, мне приятно осознавать, что происходит. Любая утечка информации грозит моим затяжным унынием, а потом - жутким желанием узнать побольше.

Но если раньше были какие-то маленькие, незначительные крупицы неизведанного, сейчас это самое неизведанное составляло все пространство вокруг меня. И это заставляло меня буквально выворачиваться наизнанку от непонятности всего на свете.

– Может, пойдем прогуляемся?
– предложил Оле. За год в Империи у него прилично отросли волосы, но причесываться по утрам он так и непривык, разгуливая взъерошенным обиженным воробьем от рассвета до заката. Но сейчас его взяла в оборот Вита, и парень тихо поскуливал от непередаваемых ощущений расчесывания четыре недели нерасчесываемых волос.

– А пошли, - согласился Джулиан.
– Мне Лебенн понравился. И Шайю, судя по сегодняшней выходке, тоже, а это ух какой показатель.

– Лебенн - чудесный, - тут же подтвердила я.

– Ну да, ну да, - скептично произнес Крон.
– А ты в курсе, что любое проникновение в чужое сознание здесь считается очень суровым преступлением?

– Нет, - изумленно ответила я. Это что, получается, я вчера закон нарушила? Ну я даю, в первый же день.
– А магию вам использовать тоже запрещается?

– Почему это?
– удивился Николас.
– С нашей магией все в порядке, хоть летай по улицам вместо ходьбы.

– Это что же получается, - внезапно разозлилась я, - вам можно пользоваться своими способностями, а мне - нельзя? И кто меня сможет вычислить и, так сказать, застигнуть на месте преступления?

Николас аморфно пожал плечами. С утра ходит невероятно счастливый и потому не замечающий ничего на этом свете. Интересно, что такого произошло?

– Другие некроманты, - логично предположил Оле.

– А вот и нет, - злобно ухмыльнулась я. Что-то в последнее время настроение скачет, как бешеная белка. Чувствительная я стала невероятно, надо срочно исправлять. И куда делась прошлая равнодушная злюка?
– Во-первых, некромант никогда не сдаст некроманта. И во-вторых - о да, попытайтесь меня задержать, а я на это посмотрю.

– Прекрати злиться, - попросил Джулиан.
– Мы понимаем, что это ущемление твоих законных прав, поэтому мы тоже откажемся от магии, vale?

– Ну-ну, будто это что-то изменит, - фыркнула я, уже слегка успокоившись, - просто побуду лицом с преступными наклонностями.