Шрифт:
— Какая жалость! — сказал, затягивая пояс, лейтенант Эдуард де Э., буквально пожиравший пташек взглядом.
— Какая жалость! — ответил в тон ему капитан-лейтенант, не менее красноречивым жестом указывая на занятую врагом траншею.
— А что, если мы все же немного поохотимся? — вмешался я. — Какая прибавка к нашему обычному рациону! Вот было бы славно!
— Заманчиво, черт побери! Ну, это ваше дело… Валяйте, но только на свой страх и риск, а я знать ничего не знаю, ведать не ведаю! — махнул рукой командовавший в нашей траншее капитан-лейтенант. Короче говоря, разрешение было получено, а мне только того и было надо.
Я приказал тотчас же оседлать моего коня по кличке Пряник (коего мы впоследствии съели в первый день Нового, 1871 года), вскочил в седло и помчался во весь опор в Париж, откуда вскорости привез два охотничьих ружья и две сотни патронов.
На следующее утро мы совершили вылазку из траншеи, отползли метров на 100 и принялись палить в самую гущу птичьей стаи. За десять минут мы подстрелили штук восемьдесят жаворонков! Спешно подобрав драгоценные трофеи, мы бегом вернулись к своей траншее. И вовремя! Немцы, безмерно удивленные столь громкой стрельбой, открыли ответный огонь.
Горнист сыграл сигнал тревоги. Вскоре и из нашей траншеи стали отвечать огнем. И вот уже кругом трещат выстрелы, свистят пули… Одним словом, светопреставление!
Но совершенно неожиданно густой туман окутал наши позиции.
Немцы опасались, что мы вели подготовку к атаке, и сами решились совершить небольшую вылазку.
Адмирал Потюо [162] , чей штаб был расквартирован неподалеку, в Витри [163] , в здании фабрики по переработке маниока [164] фирмы Гру, приказал разузнать, что означает вся эта суматоха. Ведь еще немного — и весь седьмой сектор обороны Парижа возьмется за оружие!
162
Потюо Луи-Пьер-Алексис (1815–1882) — адмирал, участник ряда колониальных войн, в том числе — Крымской, где принимал участие в бомбардировке Одессы и осаде Севастополя; в войне 1870–1871 гг. командовал южным сектором обороны Парижа, за атаку при Гар-о-Бёф получил звание контр-адмирала; в дальнейшем был членом кабинета министров, сенатором, послом в Лондоне.
163
Витри — речь идет о южном предместье Парижа Витри-сюр-Сен, расположенном на левом берегу Сены.
164
Маниок — род растений семейства молочайных родом из тропической части Южной Америки. Разводится ради богатых крахмалом клубневидных корней, из которых приготовляют крупу.
А мы тем временем отразили атаку немцев, да так успешно, что не потеряли ни одного человека. Короче говоря, все вернулось на круги своя и успокоилось. Но едва мы успели вернуться в свою траншею, как, ко всеобщему удивлению, на краю бруствера появился какой-то тип, весь окровавленный и опиравшийся на ружье, чтобы не упасть. Бедняга буквально секунду продержался на краю траншеи, а затем со стоном рухнул прямо вниз, к нам.
Это был немец! Солдат N…-го стрелкового Померанского полка. Он был ранен в ногу и, думая, что идет к своим, в тумане заблудился… Чего только не бывает на войне!
Мы приняли немца очень радушно, тотчас перевязали и уже собирались отправить в тыл на санитарной повозке, как вдруг в траншее появился адмирал.
Что ж, пришлось рассказать адмиралу про наши безрассудные проделки. Мы уж приготовились было к хорошей взбучке, но адмирал был к нам так добр, так снисходителен! Он только усмехнулся в седую бороду и заставил нас поклясться впредь не делать ничего подобного… без его ведома!
Затем мы все вместе приступили к исследованию ранца нашего пленника, ибо на войне не следует пренебрегать никакими источниками информации. Как оказалось, мы поступили абсолютно правильно, потому что в ранце оказались немецкие газеты, содержавшие немало весьма ценных сведений для штаба обороны Парижа.
Но это было еще не все! В ранце находились два предмета, при виде которых мы буквально обомлели и на какое-то время лишились дара речи. То были трубка и довольно увесистый кусок сала! Сама трубка ничего особенного из себя не представляла, обычная добротная немецкая фарфоровая трубка, но вот мундштук! Он представлял собой резиновую трубку, проходившую через ирригатор, а на конце этой трубки красовалась насадка… Но что это была за насадка! Из слоновой кости! Из слоновой кости, вы понимаете?! И сей благороднейший материал был приспособлен каким-то немецким умником для совершенно необычной цели… Кстати, зубы курильщика уже оставили на мундштуке свои следы.
Адмирал, соблазнившись редкой игрушкой, заплатил за сей фантастический кальян [165] луидор и забрал его себе.
Что касается сала, то в осажденном Париже в то время оно было каким-то мифическим продуктом, и мне этот кусок достался за 10 франков.
— Признайтесь, — сказал адмирал, — ведь вы не рассчитывали на такую удачу. Конечно, жаворонки — это чудесно, просто восхитительно, но вдобавок к ним еще и сало… чтобы было на чем зажарить… да и сало-то немецкое… Нет, это уже что-то невероятное! Немыслимое!
165
Кальян — разновидность курительного прибора, в котором табачный дым, прежде чем попасть в организм курильщика, проходит через сосуд с водой.
Вечером у нас был настоящий пир, и мы веселились, словно сошедшие на берег матросы. И адмирал, весьма охотно принявший в дар часть нашей добычи, устроил для своих штабистов такой роскошный ужин, коего в то время не мог себе позволить даже сам военный комендант Парижа.
Еще одна чрезвычайно вкусная птичка, чье мясо способно принести радость сердцу и желудку гурмана.
Многие охотники не желают охотиться на дрозда не из-за того, что им не нравится вкус его мяса, а из-за того, что жалеют тратить патроны на столь мелкую дичь, а потому в некоторых провинциях его просто не замечают. Но там, где много виноградников, например в Бургундии, в Провансе и в долине Гаронны, в районе Бордо, дела обстоят иначе.