— Да я же недалеко буду, маменька.

— Недалеко, да высоко, доченька. Нам уж не достать.

Дождалась, когда дочка напьётся, поправила, подоткнула одеяло пуховое, чтоб теплее было ребёнку, поцеловала в лоб, перекрестила и потушила свечи.

— Почивай, доченька, с Богом, — и вышла.

Пятнадцатого февраля чуть свет к Апраксиным приехала Хитрово Анна Петровна с девушками обряжать царёву невесту. Едва обрядили, а уж у ворот раззолоченная каптана явилась (домик на санях) и везли её белые кони шестерней. Домочадцы высыпали во двор провожать Марфиньку, которую все любили за её доброе сердце.

Было довольно холодно, поэтому поверх платья накинули на невесту шубку соболью, а на ноги вместо туфелек валенки.

— У храма переобуемся, — сказала Анна Петровна. — Я их с собой возьму.

В каптану сели они вместе, и только золочёная дверца за царевной захлопнулась, как тут же и отворилась.

— Тиша-а, — позвала Марфа Матвеевна.

Тимофей Пройдзисвет, стоявший у ворот среди челяди, в несколько прыжков оказался у каптаны.

— Что, Марфа Матвеевна?

— Тиша, я забыла царёво ожерелье в светёлке. Принеси.

— Где оно там?

— Где-то у зеркала должно быть. Принеси, пожалуйста.

Пройдзисвет побежал в дом за ожерельем. Влетел в светёлку, там уж постельница Марфина прибирала постель и саму горницу.

— Федосья, где ожерелье?

— Како ожерелье?

— Да Марфы Матвеевны, что царь подарил.

— Дык она, наверно, с собой его взяла.

— Не взяла. Забыла. Ищи давай, поди, завалила куда с уборкой-то.

Кинулись искать. У зеркала его не оказалось. Нашли наконец за подзеркальником, куда, видимо, оно упало с вечера, а потому, не увидя его, Марфинька в суматохе и забыла о нём.

А в калгане ждали недолго. Откормленные белые кони, впряжённые шестерней, копытили в нетерпении, в таком же состоянии пребывала и Хитрово. И наконец не утерпела, крикнула форейтору:

— Пошёл! — А Марфиньку успокоила: — Принесёт в Кремль, тут два шага.

И каптана помчалась по укатанной зимней дороге, сопровождаемая конными стрельцами.

— Посторони-и-ись! — кричал форейтор.

И когда Пройдзисвет выбежал с ожерельем на улицу, каптана уж была далеко.

— Догоняй, Тишка, — крикнула хором челядь.

И Тимофей бросился догонять со всех ног. Полураздетый, простоволосый, без шапки.

Каптана с царской невестой мимо расступившейся охраны въехала через Спасские ворота в Кремль. Но Тимофея, почти догнавшего её, остановили стрельцы с протозанами.

— Куда? Нельзя!

— Но я к царице, — говорил запыхавшийся Тимофей. — Мне край... Она велела...

— Нельзя. Ныне царь венчается, и в Кремль никого не велено пущать, окромя бояр.

— Но у меня ж царицыно ожерелье... Мне ж она сама велела, — начал возмущаться Пройдзисвет. — Я её слуга.

— Иван, позови сотника, — сказал наконец стрелец товарищу и хмуро заметил Тимофею: — Царские слуги в таком виде не ходят, олух.

И тут в воротах случился боярин Милославский, направлявшийся в Кремль.

— Что случилось? — спросил он стрельца.

— Да вот прибежал какой-то, рвётся в Кремль, кричит, у него царское ожерелье. А нам не велено.

— Ожерелье? А ну покажь.

Тимофей показал, боярин протянул руку.

— Дай-ка сюда.

— Не дам.

— Как это не дать? — выпучил глаза Милославский, возмущённый такой наглостью простолюдина. — Да ты знаешь, кто я?

— Всё равно не дам. Я должен передать ожерелье царевне, а не всякому...

— Это кто же «всякий»? — прищурился недобро Милославский и, увидев подходившего сотника со стрельцами, приказал:

— А ну-ка, ребята, возьмите этого голубя.

Стрельцы тут же схватили Тимофея.

— Отберите у него царское ожерелье, — повелел боярин.

Пройдзисвет, вместо того чтобы смиренно отдать это злосчастное ожерелье, стал сопротивляться, чем обозлил до крайности стрельцов. Один из них тюкнул алебардой упрямца по затылку, и тот потерял сознание. Теперь ожерелье забрали у обеспамятевшего легко, передали Милославскому. Тот узнал его.

— И впрямь царицыно ожерелье.

— А что с этим делать, боярин?

— Оттащите к Сысою, он его отогреет кнутом.

И два стрельца потащили Тимофея к Сысою в Константиновский застенок. Притащили.

Подьячий, сидевший за столом, спросил:

— По чьему веленью?

— Боярин Милославский послал, — отвечал стрелец. — Отобрал у него царское ожерелье.

— Украл, что ли?

— Да вроде бы. Силодёром пришлось отбирать. Боярин велел Сысою погреть его кнутом для острастки.