Шрифт:
— Кто ж думал, что эти твари взбулгачатся.
— Они вон казаков перебили, шедших сюда из Якутска. И все по твоей милости, якори тебя. Теперь как их замирять будем. А?
Фёдору Алексеевичу неможилось, он лежал в постели. Стрешнев читал ему доклад из Якутска:
— «...А Юрий Крыжановский добрых соболей отбирал себе, а худых для казны государевой отправлял. А приказной Петьша Ярыжкин, зная это, не пресекал зло, а за корысть потворствовал вору, что и возбудило нелюбие инородцев. За такие их дела воровские приговорили обоих бить кнутом нещадно и отправить в даурские острожки и ни к каким делам не определять, кроме чёрной работы. Зелемея, взбунтовавшего инородцев, сыскать и тоже бить кнутом до того, пока не жив будет».
— Родион Матвеевич! — тихо сказал государь. — Отпиши в Якутск, что я отпускаю вины Зелемею и велю не искать на нём. Наказанием его будет возбуждено всё население, и нелюбие их на нас же обернётся. Напиши, да отправь поскорее грамоту. А то там, вижу, судьи шибко старательные. А от старательных бывает вред хуже, чем от воров. Что там, кстати, насчёт вора Васьки Касимова сообщают?
— Васька вышел с Каменного острова на стругах на воровский свой промысел. Но был встречен стругами Мамонова и тот побил воров, многих поранил. Оставшиеся бежали к трухменскому берегу. Трухмены их прогнали, тогда они к персам пожаловали на остров разинский Сары. Но и оттуда их шах погнал и многих побил. Оставшихся у Баку захватили вместе с Васькой и отдали шамахинскому хану в рабы. Вот и всё, государь.
— Ну что ж, Бог им судья. Сами себе судьбу искали. И нашли.
— Да, государь, не вышел из Касимова новый Разин.
— И слава Богу, что не вышел. Нам только Разина ещё недоставало ныне. Бог с ним. Кто теперь в Охотске вместо Крыжановского?
— Данила Бибиков, государь.
— Каков он?
— Кто знает. Для пакостей время надо.
— Ну ин ладно. Будем всё же на лучшее уповать. Но сколь ни смотрю на бунты инородцев, все они проистекают от злоупотреблений наших людей. Кого ж мы ставим над ними?
— Ставим, Фёдор Алексеевич, тех, кто под рукой окажется.
— Что-то под рукой у нас то злодей, то тать оказывается.
— Так ведь даль-то какая, государь. Туда доброго человека калачом не заманишь. Отправляем тех, которые тут уж наразбойничались.
— Вот и тешим беса, прости. Господи. Так не забудь, Родион Матвеевич, отписать насчёт Зеяемея.
— Отпишу, государь, ныне ж отпишу.
— Скажи там, чтоб мне клюквы принесли, что-то на кисленькое потянуло.
— То к выздоровлению, государь, к поправке. Сейчас распоряжусь.
Стрешнев ушёл. Фёдор Алексеевич прикрыл глаза и не заметил, как задремал, и снились ему инородцы, куда-то бегущие, чего-то просящие. И ему всё хотелось им в лицо заглянуть. Но они отворачивались, никак не давались. «Видно, не знают, что я государь, — думал Фёдор. — Ну и не надо. Не очень-то и нужны».
Глава 22
РАСКОЛЬНИЧЬИ СТРАСТИ
К тобольскому воеводе боярину Петру Васильевичу Шереметеву пришёл охотник с вестью неприятной:
— На реке Березовке некий монах Даниил завёл пустынь, поставил часовню и келью. Народ окрестный к нему сбегается, а он служит по старым книгам и всем громогласно говорит, что в новых книгах вера истинная изронена.
— Выходит, раскольник этот Даниил?
— Выходит, так, боярин. Но и это не всё. В своих службах ни государя, ни патриарха Даниил не поминает, а это ведь грех. А многие девки и бабы, молящиеся у него, бьются о землю и вопят, что-де видят небо разверстое и саму Богородицу зрят. И краем уха слыхал я, что Даниил готовит людей к уходу всем миром на небо.
— К сожжению, что ли? — насторожился Шереметев.
— Выходит, так, боярин. Они уж туда бересту стаскивают, паклю, смолу. Дело за малым.
— А какой народ-то сбегается туда?
— Всякий, боярин, разных чинов: и крестьяне, и казаки, и драгуны есть. А многие всеми семьями и с малыми детьми постригаются по старой вере.
— Дорогу туда знаешь?
— А как же, боярин. С завязанными глазами доведу.
— Поведёшь отряд воинский.
Шереметев призвал сотника к себе.
— Седлай коней, бери вот провожатого и скорым шагом на Березовку. Кабы беды не случилось. Возьми за караул некого монаха Даниила, вези сюда, в приказную избу, видно, по кнуту соскучился молодец.
Дали коня и охотнику, хотя он более привык своим ходом бегать. Ехали рысью, а где было заболочено, завалежено, то и шагом едва-едва.
Уже до места оставалось несколько вёрст, как провожатый запотягивал носом, забеспокоился.
— Ты чего? — спросил сотник.
— Выходит, мы опоздали.