– Давай послушаем о чем дед с Евлашкой говорит, - предложил Власик. Протасик кивнул и, приоткрыв дверь, мальчуганы сунули любопытные носы в избу.

– Поесть бы, - послышался тихий голос старика, - весь день только ягоды терновые жевал, они сейчас кислые, невкусные, вот морозцем ударит, наберутся сладости, тогда ими полакомиться можно.

Евлашка была прижимиста и потому, притворно вздохнув, пожаловалась:

– Вот горе-то, а у меня от обеда только ложка засохшей каши в чугунке осталась.

Старик принюхался, хитро усмехнулся:

– Благодари небеса, хозяюшка, что я к тебе в гости зашел, откинь крышку сундука, увидишь каравай.

Евлашка даже подпрыгнула. Ей ли было не знать, что в сундуке, завернутая в чистое льняное полотенце, отдыхала коврига пшеничного хлеба. Пришлось бабке, скрепя сердце, выставлять хлеб на стол. Старик отломил горбушку, разинул рот, показавшийся старухе огромным, как яма, мигом проглотил кусок

– Лучше пережевывай, - кисло проговорила Евлашка, - а то кабы не подавился.

Старик подмигнул бабке и отломил еще кусок.

– Вредно на ночь наедаться-то, - пыталась спасти ковригу Евлашка.

– Богатыри есть?
– вдруг брякнул старик.

– Чево?
– вытаращила глазки бабка, - какие еще богатыри, тебе что хлеба мало, да я и варить их не умею.

– Тьфу ты, бестолковая дуреха, сковорода немазаная, - заругался старик, - в деревне вашей богатыри имеются?

– Аа-а-а, - бабка раскрыла рот и задумалась.

– Ой, - ногу наколол, - зашипел Власик, - у Евлашкиного порога чего только не валяется.

– Ну - ка, глянем, - Протасик поднял колючку.

– А пойдем в избу, - радостно взвизгнул Власик, - покажем старому, как над нами, скородумовскими, потешаться, а то прикрылся шапкой, чисто гриб.

Мальчики отворили дверь, остановились на пороге.

– Чего воротились?
– сердито прикрикнула Евлашка. Думая, она чесала голову, и узел платка сполз на ухо.

– Темноты боимся, - заныли Власик и Протасик, - кабы не заблудиться. Прости нас, бабушка.

– Э, ладно, на печке переночуете, а пока на лавку садитесь.

Евлашка, заметив, что старик перестал жевать, быстро завернула остатки ковриги в полотенце и спрятала.

– Ну, - старик прищурил глаза, - есть в вашей деревне богатыри?

– Были, отцы их, - старуха мотнула головой в сторону мальчишек, - сколько дел добрых совершили. Да с тех пор времени много пробежало, у каждого детишек по пятаку народились. Старшеньких-то они в честь друг друга назвали. У Протаса стало быть, растет Власик, а у Власа Протасик.

– Что мне до того, кто у кого растет, - старик начал сердиться.

Бабка хлопнула себя по лбу, - так Егорша же. Он с Власом и Протасом тоже в подвигах участвовал, теперь в силу вошел, парень красавец, в избушку мою только бочком протиснется, а уж во весь рост не выпрямится. На кой он тебе?

Старичок от радости приподнялся, потер довольно руки, чем и воспользовались Власик и Протасик, подставив ему колючку. Дед плюхнулся на лавку и взвыл от боли.

– Ну, я вам, - из глаз старика потекли слезы.

– Ты чего, иль ревешь?
– удивилась Евлашка, - разве я тебе что плохое сказала?

– Над глупостью людской плачу, - хлюпнул носом старик,- прежде чем над человеком шутковать, подумали бы.

Власик и Протасик, дрыгавшие от смеха ногами, удивились.

– А мы чего, дедушка, мы ничего.

– Веселые я смотрю вы ребята, - недобро усмехнулся старик, - приходите в лес, в мою избушку, у меня там диковин видимо-невидимо. Придете? Есть у меня скатерть-самобранка. Как расстелю ее, чего ж только на ней не появится: и блины и пироги, и леденцы и орехи и меду кадушка. А еще имеется волшебная дудочка, посвистишь в нее, все тайны леса явными становятся.

Мальчишки закивали.

– Как найти тебя, дедушка?

– По черной березе с раздвоенной макушкой отыщете, прямо за ней мое логово.

– Егорша тебе за каким понадобился?
– не успокаивалась бабка Евлашка.

– Невесту я ему присмотрел, Диву Горыновну, - глаза старика загорелись, из-за пазухи он достал свернутый шелковый платок, расправил его на столе.

– Ах, - Евлашка прижала морщинистые руки к груди, - неужто на свете такая красота бывает?

С платка смотрела на старуху девушка изумительной красоты, и казалось, в маленькой темной избушке, освещенной тусклой лучиной, стало светлей.