— Он сейчас вспоминает последние события, которые произошли до приема седативного средства. Проклятье, слишком быстро, — объяснял Корбин, но я едва слышала его, поскольку впервые на любимом лице Айдена я увидела слезы. Они текли из его подавленных страданием глаз.

Я вскочила на ноги и шагнула ближе, но Бенсон и Корбин столпились вокруг меня. Я оттолкнула их прочь и взяла Айдена за руку. Он говорил, что я успокаиваю его. Прямо сейчас, он в этом нуждался.

— Айден? Любимый? Я в порядке. Посмотри на меня, милый, — непрестанно, раз за разом я повторяла слова, пытаясь не произносить "пожалуйста".

Рыдания унялись от звука моего голоса, став лишь просто дрожью. Когда он открыл глаза, они были опустошены. Он попытался вырваться из моей хватки, но я спрятала его голову в изгибе своей шеи, и накрыла его своим телом. Мой запах, мой голос — вся я полностью. Дрожь стала трепетом и потом вовсе стихла.

— Немыслимо! — где-то позади меня тихо прозвучал голос Корбина.

Я проигнорировала науку, и теснее прижалась к Айдену. Краем глаза я заметила, как Корбин с Бенсоном незаметно покинули спальню.

Я нашёптывала Айдену слова, которые имели значение исключительно для нас двоих. Он тоже начал говорить. Сначала это было лишь два слова, которые он повторял снова и снова. "Прости меня". "Прости меня". А потом слова стали ядовитыми, словно он свежевал себя, изливая всё это на меня.

— Элиза, уходи. Уезжай. Будь счастлива. Даже если нелегально, ты ни в чём не будешь испытывать недостатка. Просто уходи. Уходи.

— Я никуда не уйду. Я люблю тебя.

— Ты должна. Оставь меня, поскольку сам оставить тебя я не смогу. Я не смогу, Элиза. Я не смогу сделать этого. Покончи с этим. Покончи со мной —

Я накрыла его рот своей рукой.

— Никогда не говори этого. Ты лучший — ты причина того, что я вновь обрела себя.

Но чем больше я говорила, тем больше я его теряла. Он резко оттолкнул мою руку.

— Элиза, что если бы Бенсона там не оказалось? Ты пострадала. Ты увидишь синяки и возненавидишь меня. Я возненавижу себя ещё больше, чем уже ненавижу.

— Это была случайность, любимый.

— Это была "без пяти минут" твоя смерть.

Я больше не могла это выслушивать. Я встала и взяла его телефон с прикроватной тумбочки, перелистывая контакты в поисках нужного мне имени.

— Айден Хейл, прямо сейчас ты послушаешь меня. Если ты продолжишь настаивать на этом самопожертвовании, я позвоню твоей матери. Затем позвоню Джазу и всем остальным — я знаю, что они все уже собрались в хижине.

Он посмотрел на мой палец, который был наведён на имя "Стэлла" и закрыл глаза.

— Как я могу удерживать тебя после всего этого? Почему ты остаешься?

Мне хотелось сказать "потому что у меня есть надежда" и "потому что я люблю тебя", но он не примет такой ответ. Было лишь одно, что он мог принять конкретно в данный момент.

— Потому что ты в долгу передо мной.

Его глаза распахнулись — крупинки бирюзы в непроглядной тьме. Мои внутренности выкручивало от подпитки его чувства вины, но это был единственный способ.

— Я сделаю всё что угодно ради тебя.

— Я хочу лишь одного, — ну, формально правдой это не было. — Выполнение единственного обещания, которое ты уже дал ранее. Ты начнёшь встречаться с доктором Корбин каждый день. Меня не волнует тот факт, что тебе придется перестать работать, и мы должны будем жить в хижине, или если нам потребуется переехать на Ближний Восток для того, чтобы ты вновь столкнулся с этим. Ты каждый день будешь появляться в его кабинете и проводить там столько часов, сколько потребуется, и ты будешь делать то, что он говорит. Чтобы подобное никогда снова не повторилось.

Он кивнул ещё до того, как я закончила.

— Я всё сделаю. А сейчас, пожалуйста, уходи. Ты будешь в безопасности. Я найду свидетеля. Я построю тебе твою собственную лабораторию. Просто уходи, — его голос принял естественный жёсткий такт.

— Нет!

Каким-то образом — бросив вызов препарату или биологии — он сел прямо. Его движения были похожи на резкие толчки, но они были быстрыми. Правая нога спустилась с кровати, затем левая, затем распрямилась спина. К моменту, как Бенсон с Корбином ворвались в комнату, Айден уже стоял по стойке смирно, словно никогда и не падал.