— Ты не можешь шпионить за тем, что итак уже принадлежит тебе, — прошептал он.

Я улыбнулась, проглатывая невыплаканные слезы.

— Наконец-то, теперь я знаю всю правду о Байроне. Я не думала, что смогу полюбить тебя ещё больше, но я полюбила, — я приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, но он отстранился.

— Отсутствие любви никогда не было нашей проблемой, Элиза.

Он лаконично кивнул и удалился из комнаты. Я ошеломлённо смотрела на место, где он только что стоял. Слёзы, которые я сдерживала всё это время, хлынули из моих глаз так сильно, что я не смогла издать ни звука.

Вы слышали, что любовь сильна, любовь добра. Но любовь не участвует в войнах, не пишет законы, не меняет их. В отношении этих мирских нужд, любовь бессильна.

Глава 49

Американская красавица

Ещё до того как открыть глаза, я поняла где нахожусь. Кровать, стеклянная дверь открыта, прохладный бриз приносит запах свежевскопанной земли. И меня окружает корично-сандалово-и-Айденовский аромат. Я сравниваю его с пробуждением во всех смыслах этого слова. Пусть даже если оно и ужасающее.

Сегодня был первый день свободы от "Верседа".

Я неподвижно лежала на своей стороне кровати, готовя себя к чему угодно — начиная с "Элиза, Кора упаковала твои вещи" и заканчивая "Элиза, полиция снаружи, чтобы доставить тебя в тюрьму".

Айден нежно подул вдоль линии моей шеи, и мои мускулы незначительно расслабились. Это уже стало привычным явлением за последние три дня. А потом я вновь напряглась. А ведь это было совершенно ненормально для него. Уместными были только эти ласковые порывы дыхания, которые оставляли меня опустошённой.

— Ты проснулся, — произнесла я чуть позже.

— Как и ты.

Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Он лежал поверх одеяла, обернувшись вокруг меня, но при этом меня не касаясь, уже одетый в поношенные джинсы и чёрную футболку. Побагровевшие круги под его бездонными глазами стали ещё насыщенней. Щетина гуще, длиннее, а ямочка исчезла.

— Утром поцелуй, вечером блаженство, часто говорила моя мама, — прошептала я и поцеловала его.

Мои губы едва коснулись его рта, прежде чем он отпрянул. Но этого прикосновения длиной в наносекунду было достаточно, чтобы мы оба вздрогнули.

— Вскоре привезут дерево Маршалла и твои розы. Я запущу оросительную установку, — сказал он, соскочил с кровати и исчез в патио до того, как я успела моргнуть.

Я обескуражено поднялась, игнорируя острую боль в руке и спине. Кого вообще волнуют синяки, когда все твои внутренности так горят?

Я выпорхнула из кровати и помчалась в гардеробную, с целью найти там что-нибудь для маскировки синюшных, фиолетовых-и-синих очагов на моей коже. Ночью было гораздо проще — я запросто могла надеть футболку с длинным рукавом и фланелевые пижамные штаны. Но возможно ли это при семидесяти пяти градусах по Фаренгейту? (прим. ~ 24°С) "Ах, да, легинсы и рубашка Айдена, которую я надевала для позирования. Так я смогу чувствовать, словно он всё ещё ко мне прикасается". Я натянула на себя одежду и выбежала в патио, из-за боязни как бы он не исчез.

Он сидел за столом из кованого железа, прижав пальцы к вискам, плечи были ссутулены, опустошенные глаза наведены, не мигая, на горизонт. Словно кто-то поглощал его душу. Этот вид заставил меня дрожать.

Услышав меня, он встал и постарался придать своему лицу видимость человеческих черт.

— Кора принесла тебе ещё сливочного варенца, — он подтолкнул красиво сервированный поднос с завтраком в мою сторону. — Съешь что-нибудь. Я начну капать яму для дерева, — он небрежно перепрыгнул через ступеньки патио и направился через лужайку, не одарив меня больше ни единым взглядом.

— Ты сам поел-то? — окрикнула я его. Он не ответил.

Солнце постепенно спряталось за облаками, и дрожь просочилась сквозь мою кожу.

— Айден! — его имя резко сорвалось с моих губ.

Он повернулся, и я заметила, что даже в это мимолетное мгновение, он отводит от меня свой взгляд, черты его лица вновь стали сдержанными.

— Да?

Я попыталась вспомнить, как улыбаться.

— Я люблю тебя.

Его опустошённые глаза стали — невероятно — ещё более безмолвными.

— Я тоже люблю тебя, — произнёс он без какой-либо интонации и снова зашагал в сторону самой дальней опушки двора.

Я вновь задрожала. Исаак Ньютон ошибался. Не все тела в покое, остаются в покое. Есть тела — изорванные, разрушенные изнутри — которые вздрагивают в тишине, вполне вероятно, и даже после смерти.

Я проковыляла к столу, где ждал меня поднос с завтраком. Всё было точно так же, как в наше первое утро. Варенец, булочки, апельсиновый мармелад, яйца, бекон, "Бачи"... Я взяла булочку, раскрошила её большую часть и бросила лазурным птичкам, не в силах отвести глаза от Айдена.