Ладно, может быть мы и займемся этим на нашем первом свидании (что является настоящим подвигом, учитывая моё существующее положение в песчаном окопе, с надетой бронезащитой паха). Как бы там ни было, ты моя и ничья больше. Твоё тело пробуждается и трепещет в моих руках. Твоё дыхание меняется — становится быстрым, порывистым, как сильная песчаная буря. А затем оно прерывается! И превращается в одно-единственное слово. Моё имя. Вот так ты кончаешь. Вот так ты живешь. С моим именем на своих устах, не видя никого, кроме меня, и только ради меня одного.

Когда ты засыпаешь на моей груди, твоё дыхание замедляется. Становится глубже. Я слушаю его и медленно засыпаю. Наконец-то, покой.

Твой,

Айден

Я поняла, что испытала дежавю, но раньше я никогда не понимала, что же это такое. А теперь, когда я прочитала его самодостаточную рукопись — и увидела нас в каждом до единого слове — у меня появилось странное чувство, словно я оглядываюсь на саму себя со стороны.

Я поднесла письмо к губам и поцеловала его. Оно не восполняло отсутствие Айдена, так что я вытащила из коробки армейский жетон и повесила его себе на шею. Потом я накинула на себя одну из его футболок и натянула свои спортивные брюки — игнорируя первые проявления сиреневых пятен на моей коже. Спотыкаясь, я подошла к нашей кровати и легла рядом с Айденом, положив голову ему на грудь. Ужас последних двух дней сломил меня, и я провалилась в сон.

Глава 48

Союзники

Изменение разбудило меня. Дыхание Айдена, ласкающее мою щёку, стало быстрее. Время настало. Через несколько минут его ресницы беспокойно затрепетали. Корбин с Бенсоном находились в комнате, но ожидали за пределами линии взгляда Айдена. Я пересела в кресло, которое, судя по всему, Бенсон поставил у изножья кровати. Глаза цвета сапфира открылись.

Он очень медленно приходил в себя. Айден то открывал, то закрывал глаза, его веки были тяжёлыми. V-образная складка меж его бровей стала ещё глубже. Он попробовал приподнять голову, но уронил ее на подушку. Он огляделся по сторонам, словно не понимал, как мог здесь оказаться. Его дыхание участилось, а глаза широко распахнулись. Он простонал. А потом увидел меня. Страх тотчас улетучился, и его взгляд посвежел. Глаза мгновенно стали цвета яркой бирюзы. Он выглядел так, словно ему снился приятный сон.

— Любовь моя, — его первые слова были нежными и тихими.

Я сорвалась с места, пододвигаясь ближе. Он снова попытался приподнять голову, желая иметь возможность прикоснуться ко мне, но она не повиновалась ему. Он запаниковал и опробовал своё тело в поисках контроля над ним, но оно не отвечало ему, поэтому он начал искать мои глаза. Незамедлительно умиротворение наполнило его черты лица.

— Я знаю тебя, — он улыбнулся. — Ты моя жизнь.

— Как и ты моя.

— Почему ты плачешь, любимая?

— Потому что люблю тебя.

— Ты моя жизнь.

Я вспомнила слова Корбина о том, как некоторые люди пробуждаются после действия "Верседа". Несдерживаемая сущность Айдена.

— Никаких слёз, любимая. Я живу ради твоей улыбки, — его слова спутались.

Он потянулся ко мне; слишком слабый, чтобы противостоять пассивной массе своего тела. Прежде чем страх вновь его атакует, я вложила свою руку в его ладонь. Он вздохнул так, как делал, когда мы занимались любовью.

— Я люблю тебя, — произнёс он невнятно. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

Несколько раз он то замирал, то вновь наполнялся жизнью, переходя от замешательства и паники к состоянию умиротворённости, когда видел меня. Чем сильнее он пробуждался, тем безумней становилась его ухмылка. Я медленно склонилась к нему и поцеловала его губы. Он блаженно за мной наблюдал.

Но постепенно его глаза начали меняться, а взгляд приобретал отрешенность. И затем я увидела их: тектонические плиты начали перемещаться. Что-то пыталось прорваться сквозь них.

— Айден, останься со мной. Пожалуйста.

Как только я произнесла "пожалуйста", страдания исказили его лицо. Его тело скривилось в положении, напоминающем эмбриона, словно он испытывал острую физическую боль. Он закрыл глаза и начал содрогаться. Гортанный стон усиливался в его груди, пока не сменился на сокрушённые слова:

— Нет! Нет! Элиза! Нет! — снова и снова, и снова...

Бенсон с Корбин вступили с ним в борьбу, но он не позволял им прикоснуться к себе. Он не буйствовал. Он сокрушался. Он схватился за лоб обеими руками, его пальцы сжимали череп так, словно хотели вырвать его.